«Без упорства, воли, терпения успех невозможен»

— Это очень зависит от того, как понимать успех.

Мне было почти семь лет. Мы плыли на океанском лайнере из Португалии в США (бежали из оккупированной Франции). У моей мамы был галстучек, типа бабочки, в синий, белый и красный горошек. Она тогда его потеряла и очень переживала.

Как-то я шёл по палубе и вдруг увидел, что мальчик взрослее и больше меня идёт с этим галстуком. Я подошёл к нему и сказал: «Это галстук моей мамы. Отдай, пожалуйста». На что он ответил: «Я нашёл — значит, мой». Я кинулся на него, и мы подрались. Видимо, чувство правоты сделало меня сильнее: я побил его, отнял у него этот галстук и принёс маме. Она была очень сдержанной француженкой, но в тот момент обняла меня и сказала: «Ты мой рыцарь!» Я был совершенно счастлив и только потом понял, что это было моё первое чувство успеха.

— Я добился, чего хотел, несмотря на то что мальчик был больше меня и мог меня побить.

— Совсем нет. Карьера — разумеется. Но в течение моей жизни было только несколько случаев, когда я почувствовал: «Да, ты это сделал». Я, например, много занимался спортом и часто побеждал, но ничего из этого не отложилось как успех.

Второй мой успех произошёл, когда мы приехали в Советский Союз. Мне уже шёл 19-й год, я по-русски почти не говорил и хотел поступить на биолого-почвенный факультет МГУ. За короткий срок мне надо было не только выучить русский язык, но и сдать конкурсные экзамены, а конкурс был очень большой. Я поставил себе задачу — написать сочинение на четыре, а остальные экзамены сдать на пять. Это была, конечно, гигантская работа, но я её сделал, причём получил четыре по физике, зато пять — за сочинение.

— Когда ты, преодолевая очень непростые обстоятельства, добиваешься своей цели. Это не популярность и не богатство как таковое.

— Да. Если нет усилия, тогда нет и чувства удовлетворения и уважения к тому, что ты сделал.

Способность человека проходить эти трудности зависит от характера. Я всё-таки склоняюсь к тому, что природа здесь важнее. Но, несомненно, играют роль и воспитание, и обстоятельства, в которых оказываешься. Если ты родился в шоколаде и всё тебе приносят на тарелочке с голубой каёмочкой, то ты никогда по-настоящему не почувствуешь успех.

Характер формируется, когда с ранних лет приходится преодолевать самые разные обстоятельства. К примеру, углерод — мягкое вещество, но, находясь глубоко в земле под сильным давлением, он превращается в твердейший алмаз. Так же человек под прессом обстоятельств либо рассыпается, либо превращается в алмаз. И всё же внутри должно быть что-то, что способно формироваться.

— Упорство, воля, терпение — без этого невозможен успех. Потому что путь к нему может быть очень долгим.

Когда я работал на Иновещание в Гостелерадио СССР, мне очень хотелось, чтобы меня слышали в стране, в которой живу, но из-за моей сложной биографии меня не пускали во внутренний эфир. Я был невыездным 27 лет, потому что отказался сотрудничать с КГБ, хотя меня всячески уговаривали, обещая золотые горы. И примерно столько же времени меня не пускали в эфир. Можно было бы, конечно, плюнуть, уйти, бросить всё или сдаться, но что-то во мне сидело и говорило: «Нет, не пойду на уступки». Я считал такие компромиссы предательством самого себя.

И благодаря терпению, нежеланию прогибаться и обстоятельствам, изменившимся при появлении Горбачёва, я своего добился, можно сказать, в квадрате: не просто начал выходить внутри страны, но и стал заметным журналистом.

— Талант — высшее проявление того, что нам даёт природа. В своём предельном проявлении — это гениальность. Талантом одарены немногие. Может ли трудолюбие заместить талант? Нет, хотя может привести к успеху. Но если поставить двух трудолюбивых людей рядом, один из которых будет ещё и талантливым, то никакого сравнения между тем, что они делают, не может быть. Талант — это нечто таинственное. Можно привить человеку трудолюбие, но научить его быть талантливым — нет.

Конечно, одного таланта недостаточно. Можно быть талантливым, но абсолютно безуспешным из-за лени и несобранности, например. Талант, как говорят по-английски, the icing on the cake, то есть крем на торте.

— Абсолютно так.

— Если бы мне был известен этот рецепт, я бы, может, занимался другим делом. (Смеётся.) Это звучит смешно, но я рано понял, что не хочу делать то, чего не хочу, но чего хочу — не знаю.

Я очень хотел быть учёным-биологом — думал, что открою тайны человеческого мозга. Но к концу третьего курса понял, что я не учёный, хотя учился хорошо и после окончания университета мне предлагали аспирантуру. Я решил, что хочу переводить английскую поэзию на русский язык, и во многом благодаря везению попал к Самуилу Яковлевичу Маршаку в качестве литературного секретаря. Проработав у него 2,5 года, снова понял, что всё-таки нет. Как-то мне позвонил один мой приятель, сказал, что Агентство печати «Новости» ищет людей со знанием языков, и спросил, не хочу ли я попробовать. Со мной поговорили и предложили должность редактора за 190 руб. в месяц, тогда как Маршак мне платил 70 руб. Это была существенная разница. Я согласился и, когда стал работать на новом месте, ездить по стране, встречаться с людьми, вдруг понял: «Вот что хочу. Вот что люблю».

Есть на этот счёт одна замечательная притча. В одном французском городе строят собор, местный журналист ходит по стройке и разговаривает с работниками. Один из них катит тачку, и журналист спрашивает: «Что ты делаешь?» Тот ему отвечает: «Не видишь? Я качу тачку». Идёт другой работник, несёт бревно: «А ты что делаешь?» — «А я несу бревно». Идёт третий, тащит мешок: «А ты что делаешь?» — «А я тащу мешок». Четвёртый работник обтачивает камень: «А ты что делаешь?» — «А я строю собор». Вот о чём я говорю.

— Да, американский журналист Стадс Теркел написал книгу «Работа» — это интервью с разными людьми об их работе. Председатель правления крупнейшего банка ему жалуется: «Я мечтаю уйти на пенсию. Мне это так надоело», в то время как человек, который кладёт кирпич, говорит: «Я кладу кирпичи, и через сто лет люди будут смотреть на этот дом и говорить: „Как же он хорошо стоит“.

— Это внутреннее ощущение. Оно возникает постепенно и накапливается, в один прекрасный день ты говоришь себе: «Не то». И потом это неотступно.

— При всех разных переходах и поворотах я всегда вёл себя сам. Если и попадал в сильнейшее течение и водоворот, то всё время держался и ждал момента, когда смогу из этого потока вырваться. Поэтому я обожаю автомобили: в них ты управляешь сам.

— У меня были разные машины — от «копейки» до «Ягуара», но больше всего по душе пришёлся Lexus. Моё первое знакомство с этой маркой произошло в Сиэтле на Играх доброй воли в 1990 году. Я был якобы важной персоной, и мне дали машину с водителем. Я в неё сел и чувствую такое захватывающие управление, как будто мы в масле едем. Спрашиваю у водителя: «Что это за машина?» Он отвечает: «Lexus — такая японская машина». Я сразу влюбился в неё, купил её в кредит и привёз в Россию. В 1997 году машину угнали… Я тогда даже перехотел покупать какую-либо другую машину.

Два года назад, когда шли съёмки моего фильма о Японии, мне удалось побывать на заводе Lexus — и я был потрясён мастерством исполнения, которое доступно только человеческим рукам, ушам и глазам мастеров такуми («такуми» в переводе с японского — «ремесленник». — Прим. ред.). Чтобы попасть на работу в эту компанию, нужно нерабочей рукой за 90 секунд сложить из бумаги фигурку кошки по наглядной инструкции. Если вы не сумеете, то вас не возьмут работать. Я подумал, что если такие требования к работникам, то какой должна быть машина. Мне показали Lexus LS, и я снова влюбился и теперь езжу на нём.

— Не могу вспомнить какую-то конкретную мысль. Есть общее ощущение, сложившееся в результате разговоров. Бизнес в России очень быстро развивается, учитывая, что его не было вообще. Вместо бизнеса было что-то запретное, подпольное, воровское и бессмысленное, потому что деньги мало что могли дать. Они имели смысл с точки зрения поесть и одеться, но не давали власти. Потом всё разом изменилось. Это был не постепенный процесс, а взрыв, в результате которого возникло много уродливого, включая сильнейшую коррупцию.

Сама власть в России — советские люди. Они ходили в советскую школу, были пионерами, комсомольцами, членами партии — словом, эти люди сформированы обществом, которого больше нет. Они попали в новую страну и пытаются управлять ею своими мозгами.

На сегодняшний день люди у власти плохо понимают бизнес и мешают ему, в особенности среднему и малому. Предприниматели существуют под довольно серьёзным прессом.

Я оптимистично смотрю в завтрашний день. Много встречаюсь с молодёжью, и она меня очень радует.

Я нахожу их взгляды другими. Эти молодые люди по-другому думают, у них другие источники информации. Они могут читать, смотреть что хотят, общаться с кем хотят, ездить куда хотят. По-другому — значит свободолюбиво. Они умеют мыслить самостоятельно.

В советской школе даже тема сочинения всегда формулировалась по шаблону: например, «Евгений Онегин как представитель дворянства XIX века» — и нужно было в него укладываться. Сейчас таких шаблонов гораздо меньше.

— Он сумел более-менее добиться признания, хотя в народе слово «бизнес» всё ещё имеет знак минус. Хотелось бы добиться хотя бы нейтрального отношения, как к любому другому виду деятельности.

— Он стал более приличным. Раньше это были малиновые пиджаки, богатство напоказ. Как в анекдоте: у двух богатых людей одинаковые галстуки от Hermès, только один из них заплатил на $200 дороже. Не было ощущения приличия: «Мы главные», «Деньги — это всё», «Если ты такой умный, почему ты такой бедный».

Сейчас у бизнеса возникает долг перед обществом — понимание, что кроме собственного удовольствия нужно помогать собственной стране. Эгоцентризм чуть спал.

— Никакой. Мне это неинтересно, потому что в итоге цель бизнеса — это прибыль. В конце концов, без прибыли нет бизнеса.

— Как у журналиста — добиться того, чтобы люди думали, информировать их, чтобы они действовали осознанно.

— Это он делает между прочим и может позволить себе такие эксперименты благодаря гигантскому количеству денег, которые у него есть. И заработал он их не на том, что пытается колонизировать Марс.

— Такие бизнесмены существуют, и они уникальны. Если взять бизнес вообще, то у меня нет никакого ощущения, что для обыкновенного предпринимателя этот «импакт» является главным. Я знаю многих людей в среднем бизнесе, и у них совершенно другие цели.

— Это определённая гарантия моей независимости, свободы. Я могу себе позволить жить так, как хочу, и не зависеть от различного рода обстоятельств и людей. Плюс деньги просто на ежедневной основе дают уверенность в собственной жизни. Это можно назвать, что ли, инструментом, ресурсом.

— Когда я был на третьем курсе университета, друг моего отца Иосиф Гордон во время одного из наших разговоров сказал: «Я хочу вам пожелать (он был со мной на „вы“), чтобы никогда не случилось так, что вы утром встанете, пойдёте в ванную комнату, чтобы почистить зубы и побриться, и, увидев своё лицо в зеркале, захотите плюнуть». Вся моя философия сводится к этому — чтобы мне было уютно жить в собственной шкуре, чтобы я себе не был противен. Я никогда не забуду этих слов.