«Я не умираю, я трансформируюсь». История ученого, который стал киборгом, чтобы победить «болезнь Стивена Хокинга»
В 2017 году американскому ученому-робототехнику Питеру Скотту-Моргану диагностировали боковой амиотрофический склероз (БАС) — неизлечимую болезнь, которая в свое время разрушила нервные клетки Стивена Хокинга. Но Скотт-Морган не сдался: он использовал собственный опыт и все существующие технологии, чтобы заменить пострадавшие функции своего организма электроникой. С помощью искусственного интеллекта он стал «Питером 2.0» и получил шанс на вечную жизнь в машине.
Этот похожий на научно-фантастический фильм (но на самом деле совершенно реальный) эксперимент Скотт-Морган описал в своей книге «В шаге от вечности: Как я стал киборгом, чтобы победить смерть». Книга выйдет в ноябре в издательстве «Альпина Паблишер», мы публикуем ее отрывок.
Питер 2.0
Я говорил уже полчаса, и голос мой звучал устало, несмотря на микрофон и динамики. Для меня это было абсолютно чуждое ощущение: я всегда гордился умением говорить без специальных средств поддержки по много часов подряд перед множеством людей, не чувствуя усталости. Но теперь мне оставалось еще десять минут, и я понимал: мне очень повезет, если удастся добраться до финала, не прервавшись на приступ кашля. Что ж, на такой случай в первом ряду сидел Франсис со стаканом воды.
В аудитории было яблоку негде упасть. Плакаты на стенах лишний раз подтверждали, что все мы — на медицинской конференции (на случай, если кто-то из 150 присутствующих вдруг забудет, зачем он здесь). Пока мои зрители были великолепны. Они смеялись, когда я на это надеялся, и сохраняли серьезные лица, слушая жесткое и честное описание моего текущего состояния.
Естественно, мне все больше хотелось повысить ставки и выдать «финал номер два».
Оба варианта я помнил наизусть, как и всю остальную речь: за две недели до выступления мои руки парализовало настолько, что даже держать ими карточки с подсказками было невозможно.
Впрочем, эта речь должна была стать последним моим большим выступлением, а значит, оно того стоило. Но готовы ли мои зрители услышать настоящий призыв к бунту? Решу после следующей части, в которой я снова описывал свой любимый образ. Им я поделился с Франсисом, когда он спросил о моих безумных идеях. И это была проверка.
— Представьте, как я буду жить через несколько лет. Ожидая, пока от моей болезни изобретут лекарство, я смогу снова пройтись по поросшему травой горному плато. Доберусь до обрывистого края на невероятной высоте под перекличку птиц в лазурном небе — и буду стоять там рука об руку с Франсисом, оставаясь вечно молодым и глядя на прекрасный пейзаж в далекой-далекой галактике. А потом мы сможем без усилий перелететь на следующую вершину и наблюдать, как встают над бирюзовым океаном солнца-близнецы, — какой невообразимо прекрасный рассвет! В эти минуты… — я сделал небольшую паузу — вот она, проверка, — мы будем свободны.
Теперь они уже не просто внимательно меня слушали. Я прекрасно понимал, что сейчас, даже не имея возможности взмахнуть исхудавшими руками, пытаюсь вложить в свои слова много страсти; голос мой дрожал, как у древнего старика, и был еле слышен. И все же, несмотря на это, зрители внимали каждому слову. У некоторых были слегка приоткрыты рты, у многих в глазах стояли слезы, кто-то улыбался и едва не плакал одновременно. Они прошли испытание. Они были готовы к «финалу номер два». И я плавно начал.
— Мое будущее выглядит не так уж и плохо…
Пора обозначить, что доклад подходит к завершению.
— И его образом я хотел бы подвести финальную черту. В том числе и потому, что, как вы уже могли заметить, я и так еле дышу.
Так и было.
— Поэтому позвольте мне поделиться с вами самой яркой картинкой возможного будущего… Видите ли, свой первый большой доклад я сделал на симпозиуме специалистов по робототехнике в Чикаго, в далеком 1983 году.
Тогда я был аспирантом и настроен был оптимистичнее некуда. До сих пор помню то чувство: казалось, меня ждет нечто совершенно необыкновенное. Я верил: если человечество проявит достаточно смекалки и отваги, а потом обратится к достаточно передовой технологии, мы сможем переписать будущее и изменить мир, какая бы участь ни была нам уготована. Я держался уверенно. Я помнил тот день так, будто это было год назад. Другой зал, гораздо больше. Другой мир.
— Прошло тридцать пять лет, и сегодня я почти закончил свой последний доклад перед слушателями — последний, в который я вкладываю некоторые усилия. В голливудском блокбастере это была бы кульминация. Сценарий складывается идеально: вот он, бедный, когда-то непобедимый Питер, вынужденный наконец смириться. Жертва, готовая лишиться всего, чем она обладала, утратившая и голос, и способность выражать эмоции, и саму себя, и возможность протянуть руку и прикоснуться к любимому. Никогда больше нашему герою не придется держаться уверенно.
Впервые за все это время я задел их за живое. Люди в аудитории выглядели так, будто я дал каждому из них пощечину.
Отлично.
— Именно такой образ мы все априори готовы принять. Мы не задаем вопросов. В конце концов, для всех предыдущих поколений больных боковым амиотрофическим склерозом диагноз означал медленное путешествие во тьму.
В аудитории стояла гробовая тишина. Я позволил ей нависать над нами, отсчитывая пять секунд. Это было болезненно.
— Но…
И снова пауза. Потом я сменил интонацию и заговорил так громко, как только мог, придав голосу веселую игривость:
— Но мы-то — новое поколение. И перед нами рассвет новой эры. Я и сейчас чувствую, что стою на пороге невероятного будущего. Я все еще верю: если человечество проявит достаточно смекалки и отваги и обратится к достаточно передовой технологии, то, какая бы участь ни была нам уготована…
Пауза, позволяющая слушателям провести ассоциацию
с моим предсказанием.
— …мы все еще можем переписать будущее и изменить мир.
В полный рост
Мне искренне не хотелось произносить то, что следовало дальше, при Франсисе, но я обрисовал ему суть в общих чертах и он мне разрешил. Всем, кто собрался в аудитории, необходимо было услышать горькую правду.
— Так и есть, через год мне, скорее всего, понадобится трахеостомия. В день, когда ее проведут, я произнесу свои последние слова — и умолкну. И да, через несколько лет я, вероятно, буду уже полностью парализован, но мой мозг будет работать как прежде. И да, конечно, не такое будущее я бы выбрал, особенно — для своего любимого мужа.
Часть наиболее сочувствующих мне зрителей уже ощущала себя как под пыткой. Но мне нужно было заставить их всех почувствовать эту боль.
— Но я не собираюсь отводить взгляд и делать вид, будто всего этого не случится. И тем более не собираюсь оглядываться назад и переживать о том, чего никогда не смогу сделать снова. Но и бояться я не собираюсь! Взгляните на ситуацию как на школьную травлю. БАС пугает нас, как и любой хулиган, перспективой унижения. В случае с болезнью меня должна выбить из колеи старая история: если я решу прожить достаточно долго, то все это мучительное время мой мозг будет прикован к телу…
Следующие шесть слов прозвучали медленными ударами барабанных палочек, сопровождающими приговоренного к смерти.
— …к живому трупу, которым я стану.
Нужно было показать зрителям орудия пытки — и только потом предлагать спасение. Я вынужденно позволил им страдать еще несколько секунд, а после разрушил собственноручно созданный абсурдный образ.
— Это что, шутка, что ли? Мы живем в двадцать первом веке. У нас есть высокие технологии. Простите, это вам не готический ужастик какой-нибудь.
Волна облегчения: люди поняли, что их одурачили. Впервые с момента, когда я начал закручивать гайки, в аудитории раздался смех. Негромкий. Понимающий.
— В этот раз БАС выбрал не того парня.
Смех стал громче и звучал дольше. Кто-то даже выкрикнул что-то одобрительное.
— Мне никогда не нравились хулиганы.
Люди смеялись, но я продолжил говорить, несмотря на это. Взрыв хохота. Я сделал короткую паузу и продолжил:
— Очевидно же, что я не собираюсь следовать устаревшим мелодраматическим сценариям, пришедшим чуть ли не из Средневековья и основанным на страхе попасть в ловушку и остаться беспомощным.
Смех снова стих, но все улыбались. Я говорил таким тоном, будто объяснял им, как мне удалось украсть драгоценности короны:
— Я не собираюсь бороться, пока меня загоняют в ловушку. Но, раз уж меня в нее загоняют, я намерен протащить в нее больше высокотехнологичных штуковин, чем стоит на защите Белого дома.
И буду постоянно пополнять их запасы. Вы смотрите сейчас на прототип Питера 2.0, но у меня запланировано больше обновлений, чем у Microsoft.
Снова смех.
— Я не умираю, я трансформируюсь.
Снова одобрительные возгласы.
— Довольно скоро все станет еще хуже. Но сразу после трахеостомии качество моей жизни начнет постепенно улучшаться. Потом — станет великолепным.
Они были готовы к финалу.
— Это смертельное заболевание, но такого подхода к нему вы еще не видели. «Ну, кто кого?!» — говорю я болезни. Но пока что ей не удалось заставить меня смириться. Давайте я покажу вам, почему даже полностью парализованным все равно смогу держаться уверенно…
Умолкнув, я обвел аудиторию торжествующим взглядом. И тут снова раздался мой голос. Он заполнял собой пространство. Мой голос, пусть и немного механический, но чистый. Сильный. Снова молодой. Однако я не шевелил губами; ЧАРЛИ медленно пришел в движение — казалось, будто я сам поднимаюсь с кресла.
— Все потому, что благодаря высоким технологиям я снова смогу говорить. Смогу выражать эмоции и самого себя. Смогу протянуть руку и прикоснуться к тем, кого люблю. И, знаете, я буду не единственным. Пройдет время, и все больше людей встанет со мной бок о бок.
Все больше зрителей понимало, что ЧАРЛИ разворачивается в полностью вертикальное положение. Их улыбки стали шире.
— И мы сможем встать прямо. И держаться уверенно. Никто не заставит нас склониться. Мы будем стоять так много-много-много лет, потому что отказываемся просто выживать.
Теперь ЧАРЛИ полностью выпрямился. Я нажал на джойстик, двинулся вперед и остановился у края сцены, возвышаясь над первым рядом.
— Мы выбираем процветание!
Я немало удивился, но тот доклад закончился первой в моей жизни стоячей овацией.
