Бизнес на заморозке: как единственная в России криокомпания зарабатывает на надежде победить смерть

— Расскажите, с чего начался ваш бизнес.

— Мы стартовали в 2005 году. Всего было восемь соучредителей, я начинала не одна. Мы просто скинулись по небольшой сумме, примерно $1,5 тыс. А один из учредителей, Виктор Александрович Гребенщиков, который считается теперь отцом российской крионики, выделил нам комнату в здании школы в поселке Алабушево под Москвой.

На самом деле мы в самом начале думали о том, чтобы сделать НКО, но, честно говоря, не умели с ними работать. Поэтому пришлось регистрировать ООО. Собственных исследований изначально мы не вели, а воспользовались теми разработками, которые делала американская компания «Институт Крионики». Она передала нам их безвозмездно.

— Основной ОКВЭД компании — «Научные исследования и разработки в области естественных и технических наук». Вы имеете статус научной организации?

— Да, мы научно-исследовательская организация, которая относится к криобиологии. Мы также имеем доступ к подаче заявок на научные гранты. Другой вопрос — что мы этого не делаем. Просто мы попробовали и нам не понравилось.

— А сколько человек в команде «КриоРус»?

— В штате сейчас шесть человек. Это директор, заместитель директора, два менеджера и два представителя научной интеллигенции — заведующий лабораторией и директор по науке. Ну, еще есть бухгалтер, но онлайн, естественно. При этом мы опираемся на сотни добровольцев, которые помогают нам в разных городах и странах.

— Что именно делают добровольцы?

— Всё! У нас есть куча криоточек в Эстонии, Италии, Южной Америке и Китае, где хранятся растворы, а люди обучены делать перфузию. А еще есть огромное количество партнеров среди похоронных компаний, которые перевозят замороженных криопациентов по всему миру.

Если у нас перфузия в Москве, к нам приходят просто волонтеры-хирурги. Есть женщина-криобиолог, она изучает некоторые специфические вопросы, которые нам бывают нужны в лаборатории. Среди наших волонтеров реально сотни человек, так мы построили свою деятельность.

— Сколько пациентов вы заморозили?

— 100 человек и 70 животных.

— Сто человек за двадцать лет — это в среднем пять пациентов в год. Цифра выглядит скромно…

— Многие, кто пытается анализировать нашу деятельность, забывают об одной важной детали: большое количество пациентов заключают договор на будущее. И часто этот договор оплачен, а люди продолжают жить, и они здоровы. Таких договоров у нас около шестисот. Кстати, те, кто платил давно, сильно сэкономили, потому что за двадцать лет цены выросли.

А еще у нас есть так называемая «криостраховка» в формате подписки, которой чаще пользуются молодые люди. Они платят небольшую сумму, от $50 в месяц и выше. Они могут умереть в следующем месяце или через 40 лет — мы все равно крионируем.

— Животных обычно замораживаете в паре с хозяином?

— Не совсем. Часто люди, которые крионируют питомцев, еще достаточно молоды и не думают о смерти. Это не значит, что они не планируют пройти процедуру сами, просто уверены, что успеют об этом позаботиться потом. А вот любимый кролик, с которым они прожили 18 лет, умер уже сейчас. Я считаю, что это ошибка, лучше заботиться о таких вещах заранее, но людям это свойственно. Есть и отдельная категория клиентов: они любят животных больше, чем других людей, в том числе и себя. Но это небольшое количество.

А есть и совместные контракты, конечно. Например, самый первый пациент «КриоРуса» биотехнолог Тельфред Маренков умер еще в нулевых. Его мозг хранится у нас. Спустя долгое время, может, лет семь, умирает его кот. И сын крионирует кота тоже. Но кроме того, у нас есть контракт и на жену Маренкова, которая жива. То есть вот такой семейный план.

— Кто ваш типичный криопациент? Опишите портрет аудитории.

— Портрет аудитории таков. Это чаще мужчины, чем женщины. В среднем от 25 до 45–50 лет. Имеет высшее образование, чаще техническое, чем гуманитарное. Достаток средний или выше среднего. А бывают и другие клиенты. Они не слишком разбираются в технологиях, но верят, что все придуманное людьми обязательно осуществится. Такие «советские фантазеры». Их не много, но они есть.

— А вы даете какие-то гарантии? Допустим, никто не знает, что будет с технологиями будущего, но что если через месяц кто-то разобьет сосуд с моим мозгом?

— Этот вопрос меня даже смущает. Такое не может произойти как минимум потому, что сосуды не стеклянные. Они состоят из композита толщиной в два с половиной сантиметра. А хороший композит в восемь раз прочнее стали. Представьте двадцать сантиметров стали.

Но, конечно, у нас есть внутренние протоколы, благодаря которым у нас не было случаев повреждения тел. Хотя, конечно, вопрос интересный. Пока что на данный момент у нас сам технологический процесс таков, что тело не повредишь. А так, разумеется, есть стандартный набор форс-мажоров. Если в лабораторию прилетит атомная бомба, то все было зря. Хотя мы рассматриваем вопрос и в ту сторону, чтобы новое хранилище строить внутри горы.

А вообще, главная гарантия в том, что мы сами энтузиасты. Мы имеем договоры в нашей компании, здесь сохраняются наши родственники, наши питомцы, и так далее.

— Расскажите, как вообще проходит заморозка.

— Когда человек умирает и врач констатирует смерть, мы, продолжая поддерживать работу сердца и легких, заменяем кровь специально созданным раствором. Первичный состав этого раствора нам предоставили американские коллеги, но позже мы доработали его. Кровь пациента сливается через полую вену и заменяется криопротектором в несколько подходов до тех пор, пока все ткани не пропитаются им вместо воды. После этого начинается процесс заморозки, при котором в теле не создаются кристаллики льда.

— Сколько стоит стать вашим пациентом?

— За крионирование тела человека мы берем 3,8 млн руб. Сохранение мозга или головы — 1,8 млн руб. Плюс еще транспортировка. Мы также планируем внедрение в работу перфузии с наночастицами, тогда цена резко возрастет. Крионирование животных стоит от 1,5 млн руб., если речь идет о кошке например.

Транспортировку осуществляем не мы, этим занимаются похоронные компании, и мы работаем с ними как с подрядчиками. Поэтому здесь ценообразование зависит от расстояния и сложностей логистики.

— То есть финансовая подпитка извне вам не нужна?

— Она есть. Мы также занимаемся сохранением ДНК людей и животных. Это договоры от 100 тыс. руб. Их много, более 700. К тому же наша лаборатория не только занимается экспериментами, но и зарабатывает на культивировании клеток. Мы приветствуем и меценатов, а еще готовим к запуску мерч.

— Если ваши пациенты мертвы на момент оказания услуг, с кем вы ведете договорные отношения?

— Нужно понимать, что мы не оказываем услуги, а подписываем договор на научно-исследовательскую деятельность. Мы рассматриваем крионику как лонгитюдный эксперимент. То есть мы экспериментально крионируем пациента, экспериментально храним. В будущем будет эксперимент по разморозке. Это так выглядит. А осуществлять этот эксперимент будут также сотрудники «КриоРуса».

У нас есть договор, есть обязательства, есть штат, есть смена поколений штата. Все как положено. В самом договоре предусмотрено, что родственники пациента расскажут о том, что будет происходить с человеком. Например, если он тяжело болеет, умирает, и так далее. Мы мониторим его состояние. В случае смерти с нами оперативно связываются и мы крионируем.

— Исходя из того, что я читал в Интернете, не все принимают вашу деятельность. Был даже случай, когда человека отправили в клинику для душевнобольных из-за намерения заморозить себя посмертно. Это так?

— Ну, конечно же, в огромном обществе совершенно невозможно, чтобы по такому сложному, экстремальному виду деятельности, как крионика, было всемирное согласие. И напоминаю, что у нас пять процентов населения больны психическими заболеваниями. Если кого-то отправляют за крионику в психушку, то надо проверить в первую очередь здоровье родственников, которые это делают.

Вообще, существует огромный раскол между поколениями. Молодые люди изучают интернет, смотрят тренды, стремятся к будущему. А их папы, мамы, дедушки — это люди разочаровавшиеся, уже с угнетением когнитивных функций, ни во что не верящие. Отвечая на вопрос — да, такие случаи бывают. Ну ничего, значит, будем крионировать тех, кто побеспокоился о том, чтобы апгрейдить своих родственников, дать им знания, и так далее.

— А в научном сообществе как относятся к крионике?

— Кто знает, тот положительно. Кто не знает, тот точно так же, как в примере ранее. Но он уже не ученый, а обыватель в контексте нашей науки. Если человек занимается именно криобиологией, то прекрасно понимает перспективы. Потому что он знает, с каким трудом замораживались в самом начале клетки. И что сейчас уже обратимо заморожены почки крысы и кролика или клапан сердца свиньи.

Недавно была феерическая история. На «НТВ» выступила женщина, клеточный биолог. Она выращивает клетки и ничего не знает про криобиологию. Ну, ерунду и несла. То есть относится позитивно, кто занимается этой наукой. Все остальные по-разному.