«Это было зверское время»: президент Cognitive Technologies о предпринимательстве в 90-х, технологиях и будущем

О женском пути в предпринимательство в 1990-х годах

Ольга, вы, наверное, одна из самых известных женщин, кто работает в технологическом предпринимательстве, которое традиционно считается очень сложной, мужской сферой. Кстати, а вы делите бизнес на женский и мужской?

 — Нет, он реально не делится. Знаете, у меня в начале 1990-х годов был этюд, который очень сильно врезался мне в память. Мне было лет 25, тогда у всех бизнесы только начинались. И у меня была подруга — издатель. Еще раз отмечу, что это было начало 1990-х, не поздние 1990-е. Зверское время. Так вот, моя подруга Маринка взяла кредит и не смогла отдать вовремя, поскольку издательское дело — не самая прибыльная сфера. А мы тогда жили в режиме финальной ответственности за «базар». И чем грозил невозврат кредита, все знали: те, кто давал деньги, хотя это был банк, обычно отстреливали тех, кто им деньги не возвращал. Отстрелять человека тогда стоило тысяч пять долларов, не больше. И Маринка, которая на тот момент была уже глубоко беременна, попросила меня поехать на разговор вместе с ней. Чтобы я была свидетелем и как-то помогла.

Я говорю: «Марина, у тебя есть какая-то стратегия?» Она сказала,  надеется, что мужики войдут в ее положение и пожалеют. Мы приехали, сели за стол переговоров. Они спросили, когда будет отдавать долги, рисовали ей пени. И она начала плакать. Они спокойно встали, отошли в угол, подождали, пока она проревется. Затем вернулись обратно и продолжили переговоры ровно с той позиции, на которой прервались.

Тогда все обошлось, Маринка осталась жива — как-то удалось договориться. Но когда уже все вышли, я с одним из них задержалась и спрашиваю: «Неужели эти деньги так важны? Ведь у вас у всех жены, дети. Неужели беременную девочку не жалко?» А он мне отвечает: «Это бизнес. Если ты хочешь быть беременной девочкой, то сидишь дома и варишь макароны. А если ты пришла работать, занимать деньги и выпускать продукт, то беременная ты, хромая, кривая, косая — это неважно. Ты должна отвечать за те обязательства, которые ты на себя взяла».

С тех пор я уже никогда не реагировала ни на какие туфельки на заднем стекле или тому подобное. Бизнес — это схема и набор обязательств. Если ты хочешь играть в какие-то половые истории, играй в другом месте.

Как в вашей жизни появилось предпринимательство? Вообще не самая очевидная карьера для женщины из хорошей семьи — пойти делать бизнес.

— Ну, в 1990-е бизнес был делом неочевидным. Страна развалилась. Я была аспиранткой, писала диссертацию про модель выращивания монокристалла кремния. Тогда Советский Союз успешно выращивал свой кремний. Это было предприятие в Подольске, которое к тому моменту тоже потихоньку начало разваливаться, — американцы первым делом начали забивать наши кремниевые и кибернетические промышленные зоны.

После этого я переместилась к отцу в Институт системного анализа РАН, где была лаборатория искусственного интеллекта. Я пришла на практику, там уже все тоже было в руинах, потому что средняя зарплата ученого была $20–30 в месяц. Часть ученых уехала в Израиль, часть вахтовым методом начала работать в Калифорнии. Зарубежные организации очень быстро их начали растаскивать, потому что это был институт мирового значения.

Некоторое время спустя я пришла к своему научному руководителю в институте и предложила начать что-то вместе продавать. Стали думать, что вообще может понадобиться народу с учетом специфики искусственного интеллекта в 1992 году. Обнаружила там систему оптического распознавания, которая была разработана по заказу издательства «Художественная литература». Система распознавания — это считыватель графических изображений документов со сканера и перевод их в текст. Это была очень мощная работа, сделанная еще в рамках лаборатории советскими учеными.

Она работала на DOS. Мы это все причесали, сделали интерфейс. Но чтобы поставить программу, нужен был дистрибутив (установочная система). Он занимал семь пятидюймовых дискет.

Что довольно много.

— Да, довольно много. Нам объяснили наши зарубежные партнеры, что надо поставить защиту, иначе будут копировать. И разработчики взяли программу у коллег из Физтеха, которая в случае несанкционированного доступа просто форматировала компьютер. Таким образом были убиты компьютеры в двух министерствах. В общем, это был очень веселый год.

И я хочу сказать, что это был драйв сразу во всех блоках. Мы все верили в то, что мы пробьем все на свете, что еще чуть-чуть — и мировое господство. Что этот новый свободный бизнес-мир немножко кровью окропило, а потом все будет хорошо. И приблизительно такое состояние было по рынкам, где-то, наверное, до 1995 года, когда уже очень жестко начали давить западные олигархические блоки. И они начали целенаправленно разрушать наши ИТ-структуры. А в период 1997–1998 гг. кризис уже добил остальных. Таких чертополохов, выстоявших, я да Нуралиев.

Но потом, в 2000-х, наступила эра американцев и европейцев в России.

 — Нет, в России век американцев и европейцев — это 1991–1992 гг. Нас тогда очень жестко «драили». Я считаю, что Cognitive очень повезло. Это и набор случайностей, и очень сильный софт. Мы, конечно, во многом на советской математической школе выскочили. А в 1994 году подписали глобальный контракт с Hewlett-Packard на комплектацию нашими ОCR-системами сканеров этой компании. Это сильнейшее событие, потому что, с одной стороны, это дает непререкаемый знак качества по всему миру, а с другой стороны — это постоянно капающие большие деньги.

Каким будет мир через 20 лет

Давайте вернемся к теме ИИ. Ваша картинка, как будет выглядеть жизнь обычного человека через 20 лет при полномасштабном внедрении ИИ и роботизации? Как это будет, что мы будем делать, как мы будем жить?

— Я думаю, что все будут жить по-разному. Изменится общая картина общества, возникнет сегрегация по интеллектуальному цензу. Для тех, кто сможет получить нормальное образование, развить в себе креативное мышление и обучаться, искусственный интеллект будет инструментом. Эти люди будут над ним, они будут ставить ему задачи. Станут частью работающей и творящей элиты общества.

Но будут и те, кто, наоборот, попадет в ситуацию проигранной конкуренции с искусственным интеллектом. Те, которые не хотят расти, кто готов только на механическую функцию, — курьер или журналист, который ничего своего не пишет, а собирает какие-то миксы из уже вышедших новостей. Для 80% людей это кончится не саморазвитием, а дауншифтингом.

У нас будет безусловный доход?

— Да, конечно. Меняется модель, и она меняется под это. А дальше уже вопрос моральной готовности общества к этой модели. И одним из наиболее острых вопросов становится идеология. Текущая глобальная война — это, конечно, война ценностная. Темы расчеловечивания, трансгуманизма — это военные темы. Когда у человека забирают его базовые смыслы, когда он начинает терять человеческий облик, пол, социальные связи с семьей и общиной, он вступает в прямую конкуренцию с машиной и сам ею становится. Какая разница, сделан робот из мяса или из железа, если его сознанием управляют транквилизаторы, наркотики, нейрочипы, вставленные в мозг?

Интересный разговор. Я слышала много версий от разных специалистов, психологов, социологов, потому что меня очень интересовало, почему такая большая пропаганда обезличивания гендера есть на Западе. И ваша версия тоже довольно интересная.

— Моя новая книга «Аминь» — она прямо про это. В рамках детективного сюжета в ней выписаны и конкретные персонажи, у которых могут быть документальные прототипы, и конкретные технологии, которые сейчас в том или ином виде тестируются и даже уже имплантируются в определенных человеческих группах.

Для меня вся эта история началась довольно давно. Те технологии, которые мы делаем, антропоморфны — мы изучаем человеческий мозг, чтобы система заменяла человека, например, управляя транспортом. Мы должны понимать, как принимаются решения, прогнозируются ситуации, как работает интуитивный аппарат, и так далее. Мы достаточно глубоко занимаемся изучением нейрофизиологии и много общаемся с профессионалами в этой области. У нас есть очень сильные команды и внутри страны, и за рубежом. Им интересно, и нам интересно. Тема нейронного программирования требует понимания строения человеческого сознания. Основные его принципы близки к основам построения сознания человека.

«Трусость — это корень цветка зла»

Я слышала историю и хочу спросить, насколько это правда: однажды вы написали пост, что подпишете свою книгу рукой всем желающим. И их было несколько тысяч в офисе.

У меня последний вопрос. Вы не боитесь высказывать свое мнение? Я посмотрела если не все, то много ваших интервью. У вас всегда есть позиция. Вы много делитесь мыслями, внутренними переживаниями в социальных сетях, довольно глубокими. Почему это так? Как найти в себе силы говорить и не бояться?

— У меня это происходит естественным образом. Все люди рождаются с разным набором качеств. Вот я такая, у меня никогда не было барьеров. Это базовая настройка. И здесь могу сказать для остальных: страх — это такая базовая эмоция, очень энергозатратная, она блокирует большое количество процессов. Если мозгу дать возможность, то он уложит вас на диван и вы на этом диване прогниете и сдохнете. Мозг не друг.

Мозг — инструмент?

— Да. И ты его тренируешь, настраиваешь и живешь полной жизнью. Вот это ощущение движения — оно необходимо. Есть теория, и я с ней согласна, что времени в таком прямолинейном понимании не существует. Есть пространство событий, и время тоже трехмерное. И ты живешь не вот эту календарную линеечку…

…А событийную.

— Да.

Жизнь в пространстве событий невозможна, если ты боишься. Если ты боишься, то ты не делаешь или не говоришь. У тебя нет направления, и ты опять не делаешь. И тогда ты не живешь. У тебя и так короткий промежуток существования, а ты его еще сам себе сжимаешь. В общем, страх — это всегда непродуктивно. Он в каком-то объеме необходим, потому что есть базовые вопросы безопасности.

Кстати, Булгаков, а он вообще для меня один из самых великих, писал, что самый страшный порок — это трусость. И действительно, с точки зрения нейрофизиологии все начинается с барьера. Барьер дальше провоцирует трусость, провоцирует жадность, потому что тебе страшно остаться без денег. Трусость провоцирует предательство, потому что ты боишься быть замешанным в каких-то ярких событиях.

Трусость — это корень цветка зла. Всего того дерьма, которое человек со страху начинает вершить. И мне кажется, что это надо объяснять детям, — нельзя воспитывать трусов. Эгоизм и трусость — очень близкие истории. Ведь боязнь, что тебе чего-то не дала жизнь с самого начала, тоже трусость. И наоборот — очень большая смелость жить для других без оглядки, без боязни, что тебе не хватит еды, одежды, статусов, еще чего-то. Вот это корень всего.