Текст: Юлия Арнаутова

Фото: Stephanie Keith/Getty Images

В школе Питер Тиль демонстрировал выдающиеся интеллектуальные способности — побеждал на математических конкурсах и в шахматных турнирах. Как Питер признавался позднее, в то же время он испытывал неприязнь к зарегулированной системе образования. После учёбы Тиль работал помощником судьи, юристом по ценным бумагам, торговал деривативами и какое-то время даже был спичрайтером — а в 1996 году запустил венчурный фонд Thiel Capital Management. В 1999 году Тиль вместе с Илоном Маском основал платёжную систему PayPal — спустя три года её продали торговой площадке eBay за $1,5 млрд, и именно тогда предприниматель по-настоящему разбогател. После этого он проинвестировал сотни стартапов, в том числе SpaceX и Facebox (Тиль стал первым внешним инвестором соцсети). Предприниматель резко критикует огромные расходы и долги государства, а также войны, в которые постоянно вмешиваются США. В 2016 году он привлёк к себе внимание общественности, когда открыто поддержал Дональда Трампа. Сейчас Питер Тиль финансирует некоммерческие исследования в области искусственного интеллекта, продления жизни и систейдинга (создания моделей свободного общества в открытом море). Прочитайте, что он в разные годы говорил о том, как начинать и строить бизнес, и как критиковал университеты, учёных и всё общество в целом.

О старте бизнеса

Успешный бизнес начинается с отрицания несправедливой тирании случая. Вы не лотерейный билет. С помощью стартапа вы можете не только контролировать свою жизнь, но и менять мир. Пусть небольшую его часть, но важную. Ральф Уолдо Эмерсон уловил эту мысль, когда написал: «Мелкие люди верят в удачу и обстоятельства… Сильные  — в причину и следствие».

Мир к лучшему меняют небольшие группы людей, объединённые общей миссией. Самое простое объяснение: в больших организациях сложно разрабатывать что-то новое из-за бюрократии и тенденции избегать рисков. Сделать это одному ещё труднее. Гений-одиночка может создать классическое произведение искусства или литературы, но у него никогда не получится запустить целую индустрию. Получается, что стартап  — это самая большая группа людей, которых вы можете убедить изменить будущее.

Когда вы начинаете что-то новое, первое и самое важное ваше решение — выбор партнёра. Это как вступить в брак. А конфликт сооснователей так же уродлив, как развод. В начале любых отношений, как правило, присутствует много оптимизма. Трезво думать о том, что может пойти не так, не романтично — поэтому люди и не прогнозируют плохих событий. Однако это огромная ошибка, ведь, если у основателей возникают непримиримые разногласия, жертвой становится их компания.

Стартап, запущенный с ошибками на начальном этапе, нельзя исправить. В любом деле начало — особенное время, которое качественно отличается от всего, что происходит после. В первые микросекунды существования космоса Вселенная расширилась в тысячи раз. В те первые мгновения законы физики отличались от тех, что мы знаем сегодня.

Лучшие предприниматели знают, что любой крупный бизнес строится на секрете, скрытом от внешнего мира. Великая компания — это заговор с целью изменить мир. Когда вы делитесь своим секретом, ваш собеседник становится вашим сообщником.

С самого начала PayPal я хотел, чтобы этот бизнес стал результатом работы сплочённой команды единомышленников. Я думал, что дружеские отношения сделают нас не только счастливее и продуктивнее на работе, но и более успешными в карьере — даже за пределами PayPal. Поэтому мы с кофаундерами решили нанимать людей, которым действительно понравилось бы работать вместе. Безусловно, наши сотрудники должны были быть талантливыми, но прежде всего мы искали людей, которые хотели работать именно с нами. Так и собралась наша «мафия PayPal». Все члены этой команды впоследствии стали очень успешными бизнесменами и инвесторами.

Чем меньше денег получает генеральный директор стартапа, тем лучше идут дела компании. Это одна из самых чётких закономерностей, которую я заметил, проинвестировав сотни бизнесов. Когда предприниматель предлагает мне вложиться в его бизнес, я всегда спрашиваю, сколько он собирается платить самому себе.

Стартапам не нужно платить высокие зарплаты своим сотрудникам. Они могут предложить нечто более привлекательное, чем деньги: долю в компании. Это стимулирует людей растить ценность предприятия в будущем. Важный момент: нужно распределять доли между сотрудниками очень осторожно и справедливо, чтобы сплотить людей вокруг общего дела, а не разобщить.

О свободе ума, успехе и жизнелюбии

Жизнь нужно проживать так, как будто она будет длиться вечно. Надо смаковать каждый день, как будто он настолько хорош, что вы не хотите, чтобы он заканчивался. Я не согласен с людьми, которые говорят, что вы должны жить так, как если бы каждый день был последним.

Успех — это чувство, которое я испытываю, когда хорошо выполняю свою работу. Конечно, изучать себя и максимально полно развивать свои таланты и амбиции — это прекрасно, но главный критерий успеха — хорошо сделанная работа.

Не думаю, что успех — это сложно. По сути, он сводится к тому, что вы делаете что-то, что работает.

Зависть — самый деструктивный грех. Все остальные пороки можно превратить в нечто положительное, что поможет добиться успеха, но зависть — абсолютное табу.

Мне нравится задавать такой вопрос на собеседованиях: «По поводу какой важной истины с вами многие не согласны?» Этот вопрос очень прямолинеен, но он интеллектуально сложен, ведь в школе всех учат одному и тому же. Ответить на этот вопрос нелегко и с психологической точки зрения, потому что человеку приходится озвучивать непопулярное убеждение.

Бизнес-версия моего любимого вопроса звучит так: «Какую ценную компанию никто не строит?» Этот вопрос сложнее, чем кажется, потому что предприятия могут создавать большую ценность, не становясь при этом очень ценными сами по себе. Даже очень крупный бизнес может оказаться плохим.

О кризисе высшего образования

Студенты элитных вузов чувствуют себя уверенно, пока учатся, но затем попадают в условия жёсткой конкуренции за рабочие места и часто теряют веру в себя. Университет  — это место, где люди, у которых были большие планы в старшей школе, ожесточённо соперничают со столь же умными сверстниками за обычные должности — такие как управленческий консультант или инвестиционный банкир. За привилегию превратиться в конформистов студенты (или их семьи) платят сотни тысяч долларов. Почему мы поступаем с собой так?

Один из недостатков чрезмерного образования: вам очень сильно промывают мозги. Даже если вы посмотрите на Кремниевую долину, то увидите, что все, кто там работает, придерживаются довольно однородных левых взглядов. Очень трудно понять, действительно ли люди верят в эти идеи или просто соглашаются с ними. Возможно, им просто страшно выражать мнение, отличное от общепринятого.

Высшее образование похоже на католическую церковь до Реформации. 500 лет назад люди покупали индульгенции, чтобы спастись, а сейчас они платят за образование. В церквях был класс бессрочно служащих священников — в университетах эту роль выполняют профессора. У вузовских преподавателей даже есть похожая на религиозную теория спасения: если получишь диплом — ты в безопасности, если нет — попадёшь в тюрьму. Многие религиозные деятели понимали, что церкви нужна реформация, однако изменения не могли произойти внутри этого института — нужны были действия извне. То же самое происходит с нашими вузами.

Йель или Гарвард — это как Студия 54 (культовый ночной клуб в Нью-Йорке): они вредят морали и мировоззрению, но помогают обрести статус. Эти учреждения очень крепки. Они ещё долго никуда не денутся, потому что люди верят в их значимость. Возможно, устоявшаяся система образования не сможет долго продержаться в текущем состоянии из-за огромных долгов, но топовые вузы способны продолжительное время оставаться неизменными из-за своей эксклюзивности. Вероятно, политические лидеры, сенаторы, губернаторы и конгрессмены не трогают престижные университеты, потому что хотят, чтобы их дети учились там.

О конформизме современников

Есть два основных пути эволюции нашего общества. Первый — это экстенсивный (или горизонтальный) рост, который включает в себя копирование уже существующих изобретений. Эта тенденция наиболее отчётливо проявляется в глобализации в последние десятилетия. Второй путь — интенсивный (вертикальный) прогресс, который проявляется в новых технологиях и изобретениях. Каждый раз, когда мы создаём что-то новое, то превращаем ноль в единицу — привносим в жизнь людей нечто незнакомое и оригинальное. Но когда мы производим уже существующие вещи, придуманные кем-то другим, мы просто увеличиваем их количество — то есть превращаем единицу в какое-то большее число. Компании, которые отказываются инвестировать в создание новых идей, в конечном счёте потерпят поражение, независимо от величины их сегодняшней прибыли.

Я не говорю, что за последние полвека не было никакого прогресса, но, по сути, всё развитие происходило преимущественно в компьютерной сфере. В остальных областях его было совсем немного. Получается, что основная функция iPhone — отвлечь нас от печального состояния метро просмотром соцсетей. ​​Ничто из того, что окружает нас, не претерпело значительных изменений. Если вы посмотрите вокруг, то поймёте, что машины, дома, города не так сильно изменились за последние 20—30 или даже 50 лет.

---

Читать также

«Если кто-то грубит официанту или бросается на людей, однажды он набросится и на вас». Навал Равикант — о здоровых отношениях, правильном мышлении и криптовалюте

---

Big science — это что-то вроде оксюморона. Когда в учёную сферу приходит слишком много людей, наука перестаёт быть наукой. Сегодня в мире в сто раз больше людей с докторской степенью, чем в 1920 году. Даже если бы сейчас прогресс шёл теми же темпами, что в 1920 году (а этого не происходит), это означало бы, что производительность труда учёных упала примерно на 99%. Дело в том, что раньше наука сводилась к открытиям, научный мир был очень децентрализованным, а учёные — инакомыслящими и неординарными. Сейчас творческий образ учёного, изобретающего новые вещи, можно встретить только в детских книжках об Эйнштейне. Наука превратилась в систему управления, а учёные — в лабораторных роботов. Когда правительство ускоряет науку, вливая в неё деньги, наступает полное разложение её институтов из-за коррупции и бюрократии.

Разнообразие идей очень ценно, но в наше время все скорее соглашаются с общепринятыми идеалами, чем высказывают разные мнения.

Одна из нездоровых вещей в западном обществе заключается в том, что у нас нет представления о будущем. Мы не знаем, как будет выглядеть мир через 10 — 20 лет. Такой подход совсем не конструктивен и политически слаб. Здоровое мышление предполагает постановку определённой цели и продумывание действий для достижения желаемого результата в любой сфере, будь то бизнес, политика, культура или наука. Я не разделяю понимания будущего как фундаментально непознаваемого случайного процесса. Мне кажется, оно ведёт к пассивности и бездействию. Например, если бы американские семьи откладывали немного денег каждый месяц, они могли бы быть уверены, что не останутся без средств к существованию в случае непредвиденных проблем. И если бы американские компании занимались инвестициями, они могли бы рассчитывать на получение дополнительной прибыли в будущем. Но наши семьи предпочитают не экономить, а наши компании — держать деньги на своих счетах, и всё потому, что у них нет конкретных планов на будущее.

О монополии и конкуренции

Монополисты могут позволить себе думать о других вещах, помимо денег. Не монополисты — нет. В условиях конкуренции бизнес так сфокусирован на сегодняшней прибыли, что не может планировать долгосрочное будущее. Единственное, что может позволить предпринимателю выйти за рамки ежедневной борьбы за выживание, — это монопольная прибыль.

Капитализм и конкуренция — это противоположности. Капитализм основан на накоплении капитала, но в условиях совершенной конкуренции вся прибыль постоянно расходуется. Несмотря на это американцы мифологизируют конкуренцию и считают, что именно она спасла нас от социалистических хлебных очередей.

Конкурентная экосистема толкает людей к безжалостности и стрессу. Представьте, что вы владеете маленьким ресторанчиком, который не так уж сильно отличается от десятков своих конкурентов. Если вы предлагаете доступную еду с низкой наценкой, вы, вероятно, сможете платить сотрудникам только минимальную зарплату. К тому же ваша бабушка будет работать за кассой, а ваши дети  — мыть посуду. В ресторанном бизнесе всё не сильно отличается даже на самых высоких уровнях — из-за обзоров и рейтинга Мишлен, которые создают культуру жёсткой конкуренции и сводят с ума поваров. Монополия вроде Google — совсем другое дело. Google не нужно беспокоиться о конкуренции с кем-либо, а значит, у него больше возможностей заботиться о сотрудниках, продуктах и влиянии на мир в целом.ё

Не нужно слишком фокусироваться на конкурентах — иначе вы рискуете потерять из вида главную цель и неправильно расставить приоритеты.