Алексей Басов, директор по инвестициям РВК: «Все ждут выхода госкорпораций на венчурный рынок. Они составят конкуренцию частным фондам»
В октябре 2017 года Алексей Басов стал директором по инвестициям Российской венчурной компании (РВК) — это созданный на деньги государства фонд фондов, который финансирует инвестиции в технологические проекты. Басов занимается инвестициями с 1998 года — возглавлял инвестфонд «Финам», был вице-президентом в Mail.Ru Group и «Ростелекоме». На последнем месте работы он курировал создание корпоративного венчурного фонда и запуск поисковика «Спутник». «Спутник» так и не полетел, а вот созданный под его управлением в госкорпорации фонд должен стать примером для других российских госкомпаний. Басов верит, что создание корпоративных фондов — одна из основных задач, над которыми РВК будет работать в следующем году, — поможет российскому венчурному рынку наконец обрести зрелость, выйти из «точки равновесия», в которой он находится последние два года, и начать расти. В интервью Inc. он рассказал, почему стоит инвестировать в отрасли, максимально далекие от IT, за чем (помимо денег) стартапу идти в корпоративный фонд и чем венчур поможет пенсионерам.
Проблемы российского венчура: цементирование IT, недооценённость биотеха и груз высокой доходности
— Зачем вас пригласили в РВК и какие задачи перед вами ставили?
— В октябре 2017 года РВК приняла новую стратегию — для её реализации потребовалось усилить команду человеком с опытом работы на стыке открытого и государственного рынков, способным внедрить современные инвестиционные практики. Думаю, свою роль сыграл и мой почти двадцатилетний опыт — и ангельских инвестиций, и построения успешных фондов.
— Какие у вас ближайшие планы?
— Нам предстоит пересмотреть инвестиционную стратегию. Мы диагностировали несколько идеологических сбоев. Например, разрыв инвестиционного цикла, когда на разных этапах жизни активом занимаются разные специалисты, — это приводит к размытию ответственности, непрозрачности вклада в результат, сложностям с мотивированием. Фронт задач у нас сейчас не соответствует количеству ресурсов, поэтому мы планируем ассесмент и расширение команды.
Планируем расширять портфель фондов — и корпоративных, и частных, и совместных с другими институтами развития. Сейчас в нашей воронке уже более десяти потенциальных партнеров, с которыми мы ведем активные переговоры. Будет создан специальный фонд, сфокусированный на пайплайне проектов Национальной технологической инициативы. У ряда фондов подходит срок закрытия, мы готовимся к выходу из них. Также впереди много работы по анализу и оздоровлению портфельных компаний наших дочерних фондов.
— В отчетах РАВИ по итогам 2017 года количество новых фондов выросло, инициатив со стороны государства много, но число сделок не растет. Почему это происходит?
— Рынок не падает — цифры за 2017 год отличаются от предыдущего года совсем незначительно. Я бы сказал, что за прошедший год рынок нашел точку равновесия, и это хорошо: если посмотреть на ожидания участников, они прогнозировали падение, но его не произошло — и благодаря технологическому развитию общества в целом, и благодаря усилиям государства, которое, форсируя программы развития, «вытягивает» рынок. Судя по количеству новых фондов, от «удара», нанесенного изменением мировой конъюнктуры в отношении России, рынок отошел.
— Но ведь западные фонды в последние пару лет совсем перестали инвестировать в российские проекты из-за санкций.
— Если говорить о венчуре, то в отношении наших компаний у западных фондов и раньше не было ажиотажа, хотя они и отмечались яркими сделками на более поздних стадиях. Немалая часть инвестиций из-за рубежа и раньше осуществлялась российскими фондами, работающими на международном рынке. В этом отношении для бизнеса мало что изменилось. Возможности выходов или международной экспансии, безусловно, сократились — и проекты переориентируются на внутренний спрос.
— Хорошо, отсутствие западных денег вы не считаете проблемой. Какие тогда проблемы российского венчура вы видите?
— Недостаточные прозрачность и профессионализм управляющих, неразвитость правовых механизмов, которые уводят сделки в другие юрисдикции. Это внутренние сдерживающие факторы.
Если говорить о внешних, то это прежде всего «цементирование» традиционных для венчура отраслей — информационных и коммуникационных технологий. Несмотря на то что туда по-прежнему инвестируется до 70% объема рынка, потолок доходности в этом сегменте становится все ниже. Это нормальная тенденция, связанная с повышением инвестиционной квалификации крупнейших игроков. Лидеры методично «стригут газон», поглощая команды и проекты на ранних стадиях, не позволяя им вырасти и атаковать даже отдельные сегменты отрасли, — эту же тенденцию мы видим и на глобальном уровне.
Венчурному инвестору, если он хочет вырастить не среднюю, а большую компанию, остается одно: искать отрасли, в которых новые технологии способны существенно поменять ландшафт, — это биомедицина, транспорт, безопасность, промышленность, образование и т.п. Это можно отнести и к проблемам, и к возможностям.
— Мне кажется, венчурные фонды осторожно инвестируют в такие отрасли, как биомедицина, просто потому, что горизонт отдачи от инвестиций здесь очень далекий, — когда еще эти биологические исследования принесут деньги?
— Мы очень хорошо видим этот рынок, у нас пять фондов сфокусированы на биотехнологиях и около 30% капитала проинвестировано в компании, связанные с фармацевтикой и медициной. Действительно, срок вывода на рынок такого продукта — 5-10 лет, что очень много для динамичной российской экономики. К этому прибавляется высокий входной порог с точки зрения объема сделки. Еще одна проблема — специфика и высокая стоимость защиты интеллектуальной собственности на глобальном рынке (поэтому многие фонды предпочитают сразу начинать этот процесс из других юрисдикций). Все это отпугивает частных инвесторов и заставляет более активно инвестировать государство. Собственно, это мы и считаем основной задачей РВК — инвестировать в индустрии, которые недооценены частным капиталом.
Если возвращаться к рыночным барьерам российского рынка — это дефицит инструментов финансирования на поздних стадиях. На ранних стадиях в стартапы готовы инвестировать институты развития, бизнес-ангелы, посевные фонды: если есть внятная идея, а тем более первая выручка, деньги на рынке найти несложно. А вот если ваша компания зарабатывает 100 млн рублей в год, привлечь инвестиции на адекватных условиях будет сложнее, — хотя, казалось бы, модель бизнеса доказана, долина смерти осталась позади, проект становится более привлекательным. Но фондов, работающих на этой стадии, гораздо меньше.
А на следующем этапе, стадии B, инвесторов может не оказаться совсем: мандат большинства российских фондов просто не допускает сделки таких размеров, потому что выйти из такой компании с прибылью практически невозможно, — здесь мы уже упираемся в размер российского рынка. Бизнесу приходится менять юрисдикцию, искать финансирование на внешних рынках. Решением могут стать разные форматы фондов поздних стадий — мы сейчас с коллегами из Минэкономразвития, ММВБ и другими участниками рынка активно обсуждаем pre-IPO-фонды.
Российский рынок венчурных инвестиций в 2017 году
16
новых VC-фондов запущено в 2017 году (против 13 новых в 2016-м).
$313
млн — объем новых фондов.
$81
млн — объем венчурных инвестиций в 2017 году (против $126 млн в 2016-м).
70%
инвестиций на рынке — вложения в сектор ИКТ.
100%
инвестиций в сфере биотехнологий, медицины и промышленных технологий пришлось на фонды с участием государственного капитала.
* данные РАВИ за 9 месяцев 2017 года
РВК в цифрах
источник: данные компании
26
фондов находится под управлением РВК.
35,1
млрд рублей — общий объём фондов.
22,5
млрд рублей — совокупная доля РВК в фондах.
30
млрд рублей находится под управлением РВК.
30%
капитала РВК проинвестировано в биотех.
Корпоративные фонды: бюрократия против пивотов
— Чего вы ждете от 2018 года?
— Все ждут выхода госкорпораций на рынок. В 2018 году мы создадим сразу несколько корпоративных фондов — не только упомянутых в поручении президента («Роскосмос», «Росатом», «Ростех», ОАК, ОСК — Inc.). Компании осознают, что корпоративный венчурный фонд — это способ вывести бизнес на новый уровень операционной эффективности. У нас есть примеры, когда портфельные инвестиции наших фондов создают собственные фонды, — так, компания Softline оперирует небольшим, но вполне активным фондом с весьма широким мандатом.
Я верю, что корпоративные фонды смогут составить частным достойную конкуренцию и выведут венчурный рынок на следующий, более зрелый этап развития. Они позволят массово освоить инструменты, необходимые всей экосистеме, — акселераторы, инкубаторы, M&A. Это очень важный сдвиг, который закроет сразу несколько брешей в классическом инвестиционном цикле.
— Вы уверены, что корпорации настроены серьезно? Есть ощущение, что все эти фонды создаются ради галочки и выполнения поручений.
— Даже если для некоторых игроков это пока эксперимент, содержание быстро наполнит форму. Уже заметное время работают фонды «Ростелекома», АФК «Системы», Сбербанка и других корпораций, поэтому я бы не был так скептичен к этому тренду. Так или иначе, в 2018 году появится не меньше десятка новых только корпоративных фондов. Это много, учитывая, что в 2017 году появилось всего 17 новых фондов — и все они частные.
— У вас был опыт создания корпоративного венчурного фонда — в Ростелекоме. С какими проблемами чаще всего сталкиваются компании, которые пытаются взаимодействовать со стартапами?
— Проблемы стандартные. Первая связана с менталитетом: корпорации часто культивируют отсутствие права на ошибку. Менеджер, который неудачно потратил деньги, считается непрофессиональным, неудачником, нуждается, как минимум, в выговоре. Венчурный подход совершенно другой: pivot, смена концепции, перебор гипотез — вполне допустимые сценарии. Сама модель венчурного инвестирования предполагает ошибки, именно поэтому размер фонда должен быть достаточным, чтобы разложиться по портфелю в 10-15 проектов.
Ментальный сдвиг в компании должен происходить через активных топ-менеджеров — носителей нового подхода, способных создавать очаги новой бизнес-культуры.
Вторая трудность, с которой сталкиваются корпорации, — они не понимают, зачем им стартапы. Перед корпоративным венчурным фондом часто не стоит задача просто заработать — у компании есть возможности разместить деньги в более привлекательные инструменты или инвестировать в саму себя (и получить вполне сопоставимую с венчурной доходность). Корпорация хочет получить от инвестиции синергию для основного бизнеса — и вот здесь возникает конфликт интересов. При неправильном балансе кто-то станет донором: либо фонд превратится филиал M&A — или HR-департамента, либо корпорация будет расходовать инфраструктуру, деньги и время своих сотрудников на выращивание компаний, в которых имеет миноритарные доли. Найти этот баланс — одна из сложнейших задач при создании корпоративного фонда.
Третий неизбежный вызов — бюрократические барьеры внутри корпораций, которые мешают принимать быстрые и эффективные решения по инвестициям в стартапы. Это уже не философская проблема, как предыдущие две, — её решение требует от корпорации перестройки процессов на многих уровнях.
— Насколько для предпринимателей корпоративные фонды — с учетом бюрократических рисков, опасений быть использованными, — вообще предпочтительнее частных?
— Корпоративные фонды имеют свои преимущества и недостатки. Из последних можно назвать, наверное, забюрократизированность, высокий риск смены команды и вероятность давления со стороны корпорации. Но есть преимущество, которого нет у частных фондов: многие корпорации сами по себе представляют большой рынок, и повышение эффективности на несколько процентов (снижение капитальных издержек, увеличение доходности на одного абонента) генерирует для стартапа выручку, которую на внешнем рынке пришлось бы растить многие годы. Если монополист начинает инвестировать в какую-то технологию, все компании, связывающие свое будущее с этой технологией, начинают чувствовать себя на рынке очень хорошо. Например, инвестиции Ростелекома в интернет вещей создали в России рынок для этой технологии. Корпорации способны дать портфельным компаниям доступ к клиентской базе, каналам продаж, своему технологическому ландшафту — а зачастую это ценнее, чем собственно инвестиции. Поэтому предложение корпораций вполне может конкурировать с «умными деньгами» частных фондов — при всей специфике сотрудничества с большой структурой.
Российские корпоративные венчурные фонды
$300
млн — Winter Capital Partners (фонд «Интерроса»)
$171,5
млн* (10 млрд руб.) — Sistema Venture Capital (фонд АФК «Системы», Сбербанка и Виктора Рашникова)
$100
млн — SBT Venture Capital I (фонд Сбербанка)
$34,3
млн (2 млрд руб.) — RBV Capital (фонд фармацевтической компании «Р-Фарм» и РВК)
$30
млн — Венчурный фонд Банка «Санкт-Петербург»
$25,7
млн (1,5 млрд руб.) — «КоммИТ Кэпитал» (фонд «Ростелекома»)
$25,7
млн (1,5 млрд руб.) — GS Venture (фонд GS Group)
$20
млн — Softline Venture Partners (фонд компании Softline)
$17,2
млн (1 млрд руб.) — «ВЭБ Инновации» (фонд Внешэкономбанка)
$10
млн — Prof IT Ventures (фонд группы компаний Sollers)
Обогнать цифровизацию
— Вы несколько лет назад стабильно входили в списки самых активных российских бизнес-ангелов. Почему сейчас не инвестируете — не позволяет рабочий контракт?
— У меня нет запрета на личные инвестиции — необходимо задекларировать потенциальный конфликт интересов (и механизм декларирования соответствует рыночным стандартам). Но вы правы, масштаб фонда фондов пока не оставляет времени погружаться в проекты с позиции бизнес-ангела, хотя я не исключаю новых сделок в этой роли. Сейчас мой частный портфель (медицинская IT-платформа по борьбе с раком Unim, компания-разработчик офисных приложений «Новые облачные технологии» и др.) неплохо развивается и меня вполне устраивает.
Кроме того, у РВК мандат настолько широкий и охватывает такое количество отраслей, что внутреннего задора и желания пересекаться с самим собой у меня нет.
— По вашему ощущению, за последний год проекты стали лучше или хуже?
— Я наблюдаю за качеством стартап-проектов с начала 2000-х, пропуская через себя под 500 проектов ежегодно, поэтому хорошо вижу эволюцию предпринимателей. Есть естественный прогресс: предпринимательская культура развивается, предприниматели занимаются своим образованием, изучают кейсы, приобретают опыт в компаниях с качественными процессами. Я верю, что это результат и экосистемной деятельности РВК, и работы наших коллег, — в конечном счете усилия всех этих институтов направлены на развитие предпринимательства.
— Есть какие-то отрасли, которые вам кажутся сейчас для России наиболее перспективными?
— Типичный предприниматель или инвестор начинает с информационных технологий, понимая, что цифровизация меняет абсолютно любой рынок и мир в целом. Но через какое-то время фокус начинает перетекать в смежные отрасли, где конкурентов меньше, а возможностей занять значимую долю рынка — больше. При формировании портфеля фондов мы следуем примерно тем же путем: идем за доходностью и возможностью сделать революцию в той или иной отрасли. Однако нам важен не только сегмент, но и управленческая команда фонда, и четкость стратегии, и возможности привлечения дополнительной экспертизы с рынка. Наша задача — не столько инвестировать, сколько находить инвестиционных профессионалов, способных показывать высокие результаты на длительных периодах.
— И тем не менее, если бы вы стали сейчас инвестировать, то куда? Может быть, у вас есть какие-то «любимые» отрасли, которые сейчас хорошо растут, могут быть привлекательными для инвестора?
— Основной поток инвестиций в ближайшие годы пойдет в построение «цифровой экономики», и наибольшим потенциалом обладают наименее оцифрованные отрасли. Это, в первую очередь, добывающая и тяжелая промышленность, энергетика, транспорт, образование, медицина, ОПК, девелопмент, космос, сельское хозяйство. Именно на эти сегменты, преимущественно, нацелены запланированные нами фонды.
«У игроков вызывает пессимизм международная риторика по отношению к России»
— Среди фондов, которые РВК планирует создать до 2020 года, есть и международные. Зачем они нужны, учитывая, что российские фонды и так бегут за рубеж?
— Безусловно, у нас нет задачи финансировать государственными деньгами иностранные экономики, хотя мы не отказываемся от развития международного направления даже в текущих непростых условиях. В мандате РВК есть такое понятие, как Russian angle, набор критериев, который определяет влияние на российскую экономику, — создание рабочих мест, налоговые поступления, формирование интеллектуальной собственности. Если ни одна из этих «ценностей» не присутствует, мы не будем инвестировать. Нам, безусловно, важна доходность, но это не первоочередная цель, главная — развитие российской экономики. У РВК уже есть примеры таких фондов — как RBV Capital, который инвестирует в компании, работающие в Силиконовой долине (Bonti, RetroSense, Therapeutics).
Летом 2017 года на российско-китайском форуме «Инвестиции в инновации» были озвучены договоренности с китайскими партнерами о создании зеркальных фондов — они позволят российско-китайской команде делать встречные инвестиции и делиться опытом эффективной работы на местном рынке.
Мы не прекращаем работу с западными партнерами. Для нас важно привлекать в страну востребованные технологии. Мы обсуждаем с целым рядом игроков механизм, который позволит получить право прямого доинвестирования в проекты, чьи технологии или продукты могут быть масштабированы на российском рынке. Есть и достойные примеры экспансии, когда портфельные компании фондов РВК расширяют бизнес на международные рынки — Softline, Экзоатлет, CDNVideo, Grid Dynamics. Из последней компании, занимающейся облачными решениями для ретейла, РВК вышла этой весной в пользу китайского фонда по оценке $128 млн.
— Нет ли у компаний, которые получили деньги от вас — а фактически от государства, — проблем с работой за рубежом, с учетом нынешнего отношения к России?
— Мы, как и профинансированные нами фонды, разумеется, испытываем определенные неудобства при работе на зарубежных рынках, но не больше, чем другие российские игроки, — тем более, что санкционные ограничения на РВК не распространяются. За прошедшие годы у нас сформировался пул партнеров, которые воспринимают РВК как «ворота» в российский венчурный рынок, и мы не кажемся более токсичными, чем другие российские фонды. Мы стремимся стать мостиком между нашим рынком и мировым инвестиционным сообществом (через членство в международных ассоциациях, участие в мероприятиях, прямые контакты с зарубежными фондами, акселераторами и экспертами). В большинстве стран есть похожие институты развития с теми же задачами: трансфер технологий, помощь с выходом компаний на международные венчурные рынки и развитие предпринимательской и венчурной деятельности внутри страны.
— Частные инвесторы называли реогранизацию РВК одним из главных событий прошлого года на российском венчурном рынке. Почему?
Частные инвесторы ждут, что мы сможем привлечь на венчурный рынок деньги негосударственных пенсионных фондов. Сейчас у пенсионных фондов есть ограничения по размещению средств с точки зрения рискованности — они не могут инвестировать в венчур. Если бы это ограничение было снято, НПФ получили бы возможность больше зарабатывать, пенсионеры — более высокие пенсии, а рынок — больше денег для инвестиций. Мы надеемся пролоббировать отмену этого запрета.
— Может быть, рынку это не нужно? Фонды часто говорят, что инвестировать не в кого — и в этом основная проблема, а не в отсутствии денег на рынке.
— Мне кажется, инвесторы так говорят журналистам, когда нечего больше сказать. Ключевое слово здесь — «рынок»: он самостоятельно регулирует спрос и предложение, поэтому перекосы на нем долго держаться не будут. Когда вы приходите в супермаркет и покупаете 5-6 наименований товаров, будьте уверены, что все остальные все равно востребованы — экономика супермаркета должна сходиться.
— У нас получается такой радужный разговор. Вы не видите никаких негативных трендов на ближайший год?
— Конечно, у многих игроков вызывает пессимизм международная риторика по отношению к России. Но мы надеемся, что это все же временный тренд. Если посмотреть на уровень выше, то многолетняя работа государства дает результаты: проектов становится больше, рынок эволюционирует, осваивает новые финансовые инструменты и расширяет правовой арсенал, венчурная идеология проникает в консервативные отрасли и компании. Мы надеемся, что жить всем станет лучше.
Я лично считаю, что с появлением большого числа корпоративных фондов в 2018 году наш рынок придет к зрелости. Все основные ниши будут заняты, инвесторы — фонды, институты развития, ангелы, корпорации — начнут накапливать экспертизу и принципиально глубже думать о специализации, конкурентной стратегии, партнёрстве и повышении эффективности. Изменение структуры рынка всегда ведет к его росту: он сможет потреблять больше денег, генерировать больше проектов, весить больше в экономике страны, — именно к этому мы стремимся.
