Что не так с идеей «нанимать лучших специалистов» независимо от пола и есть ли женщины в Кремниевой долине

Книга Кэролайн Криадо Перес «Невидимые женщины. Почему мы живём в мире, удобном только для мужчин. Неравноправие, основанное на данных» в 2019 году получила премию «Деловая книга года», учреждённую Financial Times и McKinsey. Задача премии — отмечать книги, отражающие «наиболее убедительное и приятное понимание проблем современного бизнеса». Феминистка и активистка Кэролайн Криадо Перес (благодаря которой в Великобритании появилась купюра с изображением Джейн Остин), изучила, как гендерный перекос в статистических данных влияет на экономику и жизнь в целом. В августе русский перевод книги выйдет в издательстве «Альпина Паблишер». Inc. публикует отрывок.

«Непредвзятый» сексизм

В ходе опроса американских компаний, проведённого в 2002 г., 95% работодателей заявили, что используют оценку работы персонала (в 1971 г. об этом заявляли 45% работодателей), а 90% — что применяют меритократический подход к оплате труда. Увы, ничто не говорит нам о реальной действенности этих подходов. Напротив, есть все основания считать, что они не работают.

Анализ оценок эффективности работы персонала в американских высокотехнологичных компаниях показывает, что женщин критикуют за поведение, считающееся приемлемым для мужчин. Дамам советуют снизить тон, отступить в тень. Их обвиняют в том, что они любят командовать, ведут себя вызывающе, бывают резки, агрессивны, излишне эмоциональны и непоследовательны. Из всех этих обвинений в отзывах о мужчинах упоминается лишь агрессивность, причём «в двух случаях мужчинам советуют вести себя агрессивнее». Хуже того: ряд исследований, посвящённых поощрению персонала и прибавкам к зарплате, показывает, что белые мужчины получают более высокое вознаграждение, чем женщины и представители этнических меньшинств, при одинаковых результатах работы. При этом анализ документов одной финансовой корпорации позволяет сделать вывод, что разница в размерах премий, получаемых женщинами и мужчинами, работавшими одинаково эффективно, достигает 25%.

Пышнее всего миф о меритократии цветёт в американском секторе высоких технологий. В ходе опроса 2016 г. представители ведущего отраслевого концерна, занимающегося запуском высокотехнологичных стартапов, заявили, что для них главное — «нанимать лучших специалистов», а кадровое разнообразие и наём представителей этнических и социальных групп занимает лишь седьмое место в списке бизнес-приоритетов из десяти пунктов.

Каждый четвёртый основатель стартапа заявил, что его не интересует разнообразие кадрового состава и обеспечение баланса между работой и личной жизнью работников. Из этого следует, что представители концерна убеждены: чтобы «нанимать лучших специалистов», вовсе не обязательно устранять структурные перекосы, то есть использовать реальные инструменты меритократии. Достаточно просто верить в неё. Действительно, вера в меритократию иногда творит чудеса — не в плане устранения структурных перекосов, а, наоборот, их создания.

Исследования показывают, что вера работодателей в собственную непредвзятость или в то, что они не сексисты, делает их отъявленными сексистами.

То же самое происходит и в организациях, декларирующих свою приверженность меритократическому подходу: работников-мужчин менеджеры поощряют чаще, чем женщин, имеющих такую же квалификацию.

Почему в Кремниевой долине так мало женщин?

Нежная любовь высокотехнологичных компаний к мифу о меритократии — парадокс для отрасли, основанной на умении работать с большими данными, которыми, в отличие от большинства других отраслей, она располагает. Но если в Кремниевой долине меритократия — религия, а ее бог — белый мужчина, окончивший Гарвард и сотворивший учеников по своему образу и подобию, стоит ли удивляться тому, что доля женщин в общей численности работников отрасли составляет лишь 15%, а в общем количестве руководителей — только 11%.

И всё это несмотря на то, что именно женщины получают более половины всех бакалаврских степеней в США, половину степеней по химии и почти половину — по математике. Более 40% женщин увольняются из высокотехнологичных компаний через десять лет после начала работы (для мужчин этот показатель составляет 17%).

В докладе Центра поддержки талантов и инноваций отмечается, что женщины уходят из отрасли по семейным обстоятельствам или потому, что работа перестает им нравиться. В числе причин увольнения они называют «условия работы», «безобразное поведение руководства» и «отсутствие карьерных перспектив».

Разве это меритократия? Пожалуй, это больше похоже на институционализацию «мужского перекоса». Но живучесть мифа о меритократии свидетельствует также и о его привлекательности — ведь он убеждает тех, кто от него выигрывает, что успех — их личная заслуга. Не случайно в миф о меритократии чаще всего верят молодые белые американцы — представители высших слоев общества.

Миф о меритократии

Если в миф о меритократии чаще всего верят белые американцы из высших слоев общества, стоит ли удивляться тому, что наряду с сектором высоких технологий эту веру исповедует и академическое сообщество? Самые высокие должности в науке и высшем образовании (особенно в области точных наук в сегменте STEM) занимают главным образом белые мужчины — представители среднего и высшего класса.

Вот она, идеальная чашка Петри для мифа о меритократии, питательный бульон, в котором он расцветает пышным цветом! Неудивительно, что недавний опрос, в ходе которого респондентам было предложено оценить достоверность результатов двух исследований — вымышленного, указывающего на отсутствие в научной и преподавательской среде «мужского перекоса», и реального, доказывающего обратное, — ученые мужи (прежде всего специалисты в области STEM) оценили результаты первого исследования как заслуживающие доверия, а результаты второго, настоящего, — как ненаучные.

Неудивительно также, что «мужской перекос» в этой среде чрезвычайно силён, чему есть немало убедительных подтверждений. Многочисленные исследования, проводимые в разных странах, показывают, что у студенток и представительниц научно-преподавательского сообщества при прочих равных условиях меньше шансов добиться финансирования или встречи с профессором, чем у мужчин. Труднее им и получить приглашение на стажировку, как, впрочем, и устроиться на работу.

Женщины-матери считаются менее компетентными, им часто платят меньше, чем мужчинам, для которых наличие детей является скорее плюсом (этот гендерный перекос отнюдь не ограничивается академическими кругами). Однако, несмотря на обилие данных, подтверждающих, что академическая среда на самом деле весьма далека от реальной меритократии, университеты продолжают делать вид, что студенты и преподаватели обоих полов находятся в равных условиях. Продвижение по карьерной лестнице в науке и высшем образовании во многом зависит от количества публикаций в рецензируемых журналах. Однако женщине значительно труднее опубликовать работу, чем мужчине.

В статье в The New York Times экономист Джастин Вольферс указывает на то, что глубоко укоренившееся в среде журналистов представление, что «человек» — по умолчанию мужчина, проявляется и в том, что в качестве ведущего автора они обычно указывают мужчину, даже если на самом деле это женщина. Научные работы, о которых думают, что их написали мужчины, оцениваются как имеющие «большее научное значение», чем работы, воспринимаемые как выполненные женщинами.

Какого пола гений?

«Слепящая» предвзятость в немалой степени является результатом нехватки данных: мы просто не знаем о многих гениальных женщинах, сыгравших важную роль в истории, и поэтому они не приходят нам на ум, когда мы пытаемся вообразить гения.

В результате, если в объявлении о найме написано, что требуется «блестящий» специалист, имеется в виду, что нужен «специалист с пенисом». Результаты ряда исследований показывают, что чем больше таланта или врождённых способностей требует, в соответствии со сложившимися представлениями, та или иная область деятельности (например философия, математика, физика, сочинение музыки, информатика), тем меньше в ней женщин. Мы просто не считаем женщин одарёнными от природы.

Детям «слепящая» предвзятость внушается уже в самом раннем возрасте. Недавнее исследование, проведённое в США, показало, что пятилетние девочки, только начавшие ходить в школу, столь же часто, как и пятилетние мальчики, считают, что женщины могут быть «очень-очень умными». Но когда им исполняется шесть лет, что-то меняется. Они начинают сомневаться в умственных способностях своего пола. Доходит до того, что малышки теряют веру в себя. Пятилетние девочки, если им предлагают поиграть в игру для «очень-очень умных детей», соглашаются так же охотно, как и мальчики, а вот шестилетки сразу же охладевают к игре. В школе девочкам внушают, что гениальность — не для них.

Мальчикам «слепящая» предвзятость тоже внушается со школьной скамьи. Как я писала во введении к этой книге, после того как не один десяток лет в ходе эксперимента «нарисуй учёного» подавляющее большинство участников изображало мужчин, СМИ наконец-то радостно затрубили о результатах недавнего аналогичного метаанализа, показавшего, что мы уже не такие сексисты, как раньше. Если в 1960-е гг. только 1% детей, участвовавших в эксперименте, рисовал учёного-женщину, сегодня женщин рисуют 28% детей.

Но как это ни печально, результаты этих исследований на самом деле убедительно говорят о том, что из-за пробелов в школьных программах детям по-прежнему внушается предвзятое отношение к женщинам. Малыши, едва начавшие ходить в школу, рисуя «учёного», изображают и мужчин, и женщин поровну, причём как девочки, так и мальчики. Но в семь-восемь лет они уже рисуют мужчин значительно чаще, а к четырнадцати годам — в четыре раза чаще, чем женщин.

Женщины-хакеры и где они обитают

В 1984 г. американский журналист Стивен Леви, пишущий о технике, опубликовал книгу, ставшую бестселлером, — Hackers: Heroes of the Computer Revolution («Хакеры: герои компьютерной революции»). Все герои книги ослепительно талантливы. Все они одержимы своей работой. Все они — мужчины, причём практически не интересующиеся сексом. «Если ты хакер, ты живешь по законам Хакерской Этики, и ты знаешь, что такие ужасно неэффективные и бесполезные создания, как женщины, требуют слишком много процессорных циклов и занимают слишком много места в памяти», — поясняет Леви. «Женщины даже сегодня считаются совершенно непредсказуемыми существами, — говорит один из его героев. — Как хакер [по умолчанию мужчина] может терпеть возле себя такое несовершенное создание?» Двумя параграфами ниже этого вопиюще женоненавистнического заявления Леви, однако, делает неудачную попытку объяснить, почему хакерское сообщество состоит «практически исключительно из мужчин». «Как это ни печально, но среди выдающихся хакеров нет ни одной женщины, — пишет он. — Никто не знает почему».

Я тоже не знаю, Стив, но давай попробуем угадать. Из-за неспособности увидеть очевидную связь между женоненавистнической хакерской этикой и загадочным отсутствием хакеров-женщин Леви вносит свой вклад в распространение мифа о том, что врождёнными хакерскими способностями обладают только мужчины. Неудивительно, что сегодня трудно представить себе сферу деятельности, для которой «слепящая» предвзятость была бы так же характерна, как для информатики.

Считать, что женщины неспособны заниматься программированием, довольно смешно, и не только потому, что такое представление основано на неправильной оценке поведения девочек (их «ненормальное» поведение, то есть просто не такое, как у мальчиков, якобы свидетельствует о нелюбви к компьютерам), но и потому, что (каким бы странным это ни казалось сегодня, когда критерии профессиональной пригодности к программированию связывают с особенностями мужского поведения) изначально программирование считалось именно женским занятием.

На самом деле именно женщины когда-то были первыми живыми компьютерами: девушки-расчётчицы делали сложные математические расчёты для военных, причем вручную, пока их не заменили «машинные расчётчицы» — счётно-вычислительные машины (компьютеры).

Даже после того как девушек заменили машины, потребовались годы, прежде чем в эту область деятельности пришли мужчины. Программы для ЭНИАК — первого в мире электронного цифрового вычислителя, разработанного в 1946 г., писали шесть девушек. В 1940-е и 1950-е гг. программированием тоже занимались в основном женщины, а в 1967 г. журнал The Cosmopolitan даже опубликовал статью The Computer Girls, призывающую женщин заниматься программированием.

Но примерно в это же время работодатели начинали понимать, что программирование — вовсе не неквалифицированная канцелярская работа, как они считали ранее. Оказалось, что писать программы — не то же самое, что печатать на машинке или подшивать документы. Программирование требует умения решать серьёзные задачи. Женщины, разумеется, умели это делать — у них был огромный опыт программирования, но, поскольку «слепящая» предвзятость оказалась сильнее объективной реальности, руководители отрасли начали обучать программированию мужчин.

Многовариантные тесты на профессиональную пригодность, требующие «способности учитывать тончайшие нюансы и решать проблемы в заданном контексте», на самом деле требовали лишь знания основ математики, хотя уже тогда лидеры отрасли считали, что она почти не имеет отношения к программированию.

Психологический портрет программиста включал стереотипные качества, на которые указывал вышеупомянутый преподаватель информатики на курсах повышения квалификации в Университете Карнеги — Меллона: неряшливый вундеркинд-одиночка с неразвитыми социальными навыками. Часто цитируемое исследование в области психологии, проведённое в 1967 г., выявило у программистов «отсутствие интереса к людям» и отвращение к «деятельности, связанной с тесным взаимодействием с окружающими». В результате компании начали брать на работу именно таких людей и они-то и стали ведущими программистами в своём поколении. Психологический портрет программиста сыграл роль самосбывающегося пророчества.

Скандал в Google

Процедуры, создающие непреднамеренный «мужской перекос» при найме на работу, мешают женщинам и продвигаться по карьерной лестнице. Классический пример — ситуация в Google, где женщины реже выдвигают свои кандидатуры на новые, более высокие должности, чем мужчины.

Вообще-то, ничего удивительного: ведь считается, что женщинам к лицу скромность, и любые попытки выйти за рамки гендерного стереотипа не одобряются. Но для Google такое положение оказалось сюрпризом. К чести руководства компании, оно пытается изменить ситуацию. К сожалению, подход компании великолепно отражает её представление, что «человек» — по умолчанию мужчина. То ли у Google не было данных о «культурных нормах», навязываемых женщинам, то ли компании было на них наплевать, но в любом случае там начали исправлять не «мужской перекос», а поведение женщин.

В 2012 г. в интервью газете The New York Times руководитель службы по работе с персоналом Google Ласло Бок сообщил, что дамы, занимающие высшие посты в компании, начали проводить тренинги для женщин, «нацеленные на усиление их мотивации к продвижению по службе». Иными словами, эти дамы учили женщин вести себя как мужчины.

Но почему именно мужской тип поведения и мужской подход к самооценке по определению считаются правильными?

Из этого следует, что женщины выдвигают свои кандидатуры на более высокие должности реже мужчин не из-за своей заниженной самооценки, а из-за завышенной самооценки мужчин. Ласло Бок заявил, что считает проводимые Google тренинги для женщин достижением компании (в интервью The New York Times он сказал, что благодаря им женщины стали выдвигать свои кандидатуры не реже мужчин), но если всё дело в тренингах, почему компания отказывается предоставить данные, доказывающие это? Анализ оплаты труда в Google, проведённый в 2017 г. Министерством труда США, выявил «систематическое гендерное неравенство в оплате труда работников практически на всех должностях», причём «мужчинам, как правило, платили в 6–7 раз больше, чем женщинам, занимающим те же должности». С тех пор компания Google неоднократно отказывалась предоставить министерству труда более полные данные об окладах работников и несколько месяцев пыталась доказать в суде неправомерность требований регулятора.

Компания уверяла, что никакого дисбаланса в оплате труда не было. Для компании, деятельность которой почти полностью строится на данных, нежелание работать с ними может показаться удивительным. Но оно не должно нас удивлять. Трейси Чу, инженер-программист, проанализировала динамику численности специалистов женского пола в американском секторе высоких технологий с 2013 г. и обнаружила, что «все компании так или иначе скрывают или искажают реальное положение вещей». Кроме того, они, судя по всему, не заинтересованы в оценке эффективности своих инициатив в области «создания условий труда, отвечающих потребностям женщин, и привлечении и закреплении в отрасли большего количества женщин». Невозможно «оценить, действительно ли такие инициативы успешны, или их только пытаются представить таковыми, потому что ни для одной из них не разработаны показатели эффективности», — поясняет Трейси Чу. В результате «никто не хочет честно обсуждать этот вопрос».

Не совсем понятно, почему сектор высоких технологий так боится гендерных данных по занятости, но, возможно, причиной тому его нежная влюбленность в миф о меритократии. Действительно, если для того чтобы «нанимать лучших специалистов», достаточно просто верить в меритократию, зачем нужны какие-то данные? Ирония в том, что, если бы так называемые меритократические институты опирались не на религию, а на науку, они могли бы использовать уже существующие решения, учитывающие реальность, — например квоты, которые, как показало недавнее исследование Лондонской школы экономики и политических наук, вопреки распространённому убеждению, способствуют не продвижению неквалифицированных женщин, а «избавлению от некомпетентных мужчин». Нанятые в итоге женщины оказались «более квалифицированными, чем их конкуренты-мужчины».