Государство как партнер: брать или не брать деньги?
Основатели перспективных российских стартапов часто просто шарахаются от государственных инвестиций, считая, что ничего кроме подвоха от чиновников ждать нельзя. Мешает ли бюрократия развитию рынка инвестиций в России, какие российские продукты хороши и в чем состоит отечественная инвестиционная стратегия, обсудили представители инвестиционных фондов в рамках бизнес-завтрака РВК «Государство как LP: за и против». Inc. публикует расшифровку разговора.
Александр Лупачев
Директор по инвестициям, Russia Partners Advisers (модератор):
Государство — один из крупнейших конечных источников денег на венчурном рынке в нашей стране. По статистике РВК, более $1 млрд пришло от государства в венчурные фонды. 58-60 проектов представлено на форуме в Сочи в конце прошлого года. Доля государства превышает 25% на рынке, то есть объективно оно крупнейший инвестор. Тем не менее, существует масса предрассудков относительно роли государства как инвестора — как среди предпринимателей, так и среди инвесторов. Предрассудок номер один — что государство бюрократично и требует много документов, очень сложно изначально получить деньги фонда.
Участники встречи
Вадим Бочкарев
партнер компании Да Винчи Капитал
Иван Протопопов
управляющий партнер, North Energy Ventures
Александр Чачава
управляющий партнер Leta Capital
Государство — плохой партнер, потому что бюрократ
Протопопов: Мы стали одними из первых фондов с участием РВК в качестве Limited Partner. Процесс подачи заявки начали еще весной 2013 года. Договор инвестиционного товарищества подписали в феврале 2015 года, то есть понадобилось почти два года. Это, пожалуй, главный аргумент «против». У нас была не очень удобная ситуация с частными LP, которым в какой-то момент надоело ждать, и мы были вынуждены параллельно структурировать кайманский фонд, чтобы не потерять коммитменты (обязательства партнеров). Но бюрократии не было. Мы не обменивались бумажками эти два года, просто все шло очень медленно и мяч долго был на стороне РВК. Мы были первыми ласточками и в новой стратегии, которая была принята в 2012 году, и в новой организационно-правовой форме. Работа была очень интенсивной, и запрошенный комплект документов не был одиозно бюрократическим.
Бочкарев: Мы в 2015 году создали в форме инвестиционного товарищества продукт Да Винчи ПРЕ IPO фонд. Инвестировали в российские технологические компании, которые планировали делать IPO. По времени закрытия сделки у нас был положительный опыт. Мы начали общаться в июне 2014 года, в январе 2015 подписались, в апреле 2015 уже начали работать. 6 месяцев — достаточно быстро. У РВК нет каких-то особенных требований. Некоторые американские инвесторы требуют больше документов, чем РВК.
Соловьев: У нас есть некоторый негатив. Мы управляем дважды государственным фондом, в том смысле, что инвестор РВК, а управляющий товарищ — 100% дочка «Сколково». Вынужден констатировать, что в 80% случаев у молодых людей, которые делают проекты, есть необъяснимое отторжение к словам «Сколково» и РВК. Они не могут объяснить, в чем проблема, просто «государство — это подвох». Компании планируют стать международными и боятся, что на борту будет государственный игрок. Мы за это время научились работать с возражениями, у нас даже есть внутренний скрипт: все сводим к тому, что неважно, государственный или негосударственный, в восприятии иностранцев любой российский игрок — это плохо. Многие российские фонды, которые только кажутся частными, на самом деле не совсем частные, там ПЕПы (англ. PEP — politically exposed person — политически значимые люди— Inc.). Если какой-нибудь CISCO обнаружит, что собирается отгрузить деньги ПЕПу, это ничем хорошим не закончится. Лучше уж сразу РВК. Еще их смущает информобмен. Мы его показываем компаниям на самой последней стадии, когда они уже заносят руку над договором купли-продажи акций. Там есть страшная вещь: по запросу РВК они обязаны выгружать свой 1С. Это надо убирать или как можно сильнее прятать.
Ограничения государства
Лупачев: Государство преследует две цели. Первая, инвестиционная, — заработать денег, вторая — развитие: создать рабочие места, расширить налоговую базу. Это сказывается на ограничениях, которые государство накладывает на деятельность компании. Насколько серьезны эти ограничения?
Бочкарев: Наш опыт был абсолютно рыночным. Мы пришли в РВК, представили наш продукт. У нас было понимание, что есть институты развития, в них есть инвестиционные портфели. Много технологичных компаний, но нет выходов. В нашей среде самый важный элемент — создать выход из инвестиционной компании. Есть несколько вариантов: привлечение частных инвесторов, международных игроков. Исторически лучше всего IPO — в нем участвует самое большое количество инвесторов. Так у нас появилось понимание, что нужно создать специальный ПРЕ IPO фонд, который бы оживил рынок IPO технологичных компаний России. Мы пришли с конкретным мандатом и согласовали его. У РВК есть список приоритетных отраслей, куда они могут инвестировать, а куда — не могут, что есть российский бизнес, что — не российский. Вы работаете в рамках этого мандата. То же самое у нас было с ЕБРР. Мы защитили мандат, и шаг влево-вправо не разрешается делать. Ограничения есть, но если вы договорились о правилах игры с вашим инвестором, то никаких сложностей нет, все следуют оговоренным правилам.
Протопопов: Если есть декларация, а вам заявляют, что директивно с 1 января часть ее не будет работать для фонда, — это ограничения. Такого не случается, я надеюсь, вообще ни с какими источниками капитала на рынке. Потому что это совершенно нечестное поведение. Есть ограничения амбиций и фантазий управляющей компании. Если ваша идея в том, чтобы поднять деньги у РВК и все разместить в компании в Долине, то РВК не поддержит, наверное, такую идею, потому что это расходится с собственным инвестиционным мандатом компании — развивать российский рынок. У нас была четкая идея, как мы должны действовать, и на 85% она была транслирована в инвестиционную декларацию.
Соловьев: Нет никаких ограничений, все нормально. Мы единственный инвестиционный фонд, который проанализировал весь ИТ-кластер Сколково и все рынки НТИ и поняли, что «там рыбы нет» в преломлении ИТ-технологий. Очень важно, чтобы РВК создавала эти направления и ограничения осмысленно. Рынок большой, его можно нарезать и сказать, что поддерживается в каждом сегменте. Чтобы не было четыре фонда в поддержку ЛТИ и не встал вопрос, как мы будем делить эти деньги.
Лукьянов: У нас три небольших фонда (в одном из них есть деньги РВК), 19 портфельных компаний — 50% в России, 50% за рубежом. Опыт взаимодействия с РВК около двух лет. У нас основные дискуссии были по поводу географии инвестиций и структурирования фондов. РВК как инвестор хочет делать инвестиции в России и в форме инвестиционного товарищества. Я бы сказал так: у инвестора есть определённые цели, они могут совпадать или не совпадать с твоими.
Процесс взаимодействия имеет как плюсы, так и минусы по сравнению с работой с частными инвесторами. Безусловно, государственные средства — это дополнительная бюрократическая нагрузка. Иногда это тяжело, иногда вызывает легкий стресс, но в целом это управляемый процесс. Плюс — стабильность.
У нас есть 16 частных инвесторов, но с точки зрения дисциплины работать с РВК гораздо комфортнее. Что касается работы с государством в целом, то, когда мы разрабатывали стратегию фандрайзинга для своих фондов и LP, мы анализировали, откуда привлекают деньги другие фонды — не только в России, но и в мире. Мы видим, что довольно много государственных LP — муниципальных, федеральных. Даже топовые GP относятся нормально к тому, чтобы брать деньги у государства.
Басов: Нам неинтересно просто инвестировать в чужие экономики. Доходность для нас — важный момент, но также нам важно создавать ценности внутри своей страны. Разбирая тему «русскости» компаний, я пытался опереться на зарубежный опыт, но обнаружил, что никакие зарубежные институты развития, похожие на РВК, не оперируют таким широким зарубежным мандатом. Сингапурский институт инвестирует только в 100% сингапурские компании. Для нас эта стратегия была неоптимальной, потому что рынок очень экспансивный, в то же время крайне заинтересованный в трансфере технологий, привлечении сюда, в экономику — команд, идей, продуктов, которые способны восстановить зачастую разорванные технологические цепочки. Поэтому наши мандаты и процедуры позволяют отрабатывать два наиболее востребованных кейса: когда российская компания хочет выйти на зарубежные рынки и ей нужно структурироваться за рубежом. Второй — когда зарубежная компания хочет получить локальную поддержку и открыться в России для освоения рынка.
Госденьги на родном рынке
Бочкарев: Если при размещении на бирже был бы инвестор из санкционного списка, это осложнило бы вывод компании на рынок. Но РВК не в списках, поэтому мы не видим таких ограничений. Некоторые инвесторы, наоборот, считают, что это хорошо, что есть мощный локальный игрок с экспертизой по секторам. Когда вы приходите и представляете «умные» деньги из России (не просто инвестируете, а помогаете развивать весь российский рынок), на вас смотрят как на интересного инвестора и готовы пускать в текущий раунд по очень хорошей цене. Это наша привилегия. Для этого желательно иметь очень хорошую команду: у нас есть партнер, который путешествует из Тель-Авива в Москву, находит правильные проекты. Специализируемся мы на финтехе и уже начинаем зарабатывать как на генерации прибыли в России, так и на росте капитализации компаний.
Чачава: Захотелось поучаствовать в дискуссии. Идеология нашего фонда — только международное развитие, только Израиль и Беларусь. Российский рынок гораздо ближе по развитию к Израилю и Беларуси, чем к Китаю и США, — он все-таки маленький. Если компания работает на одном рынке, то через 3-4 года она приобретает геном компании одного рынка. Если компания сразу начинает на нескольких рынках, то у нее сразу международный геном. Мы пытаемся искать компании с таким геномом. Лучшее, что сделало государство для поддержки российских инноваций, — это фонд Сколково, легальный оффшор на территории РФ. Экономия на налогах помогает двигаться вперед в условиях ограниченного финансового ресурса.
Соловьев: У нас микс: чисто российские сделки и сделки с международным потенциалом. Мы верим в русского стратега и русский IPO, несмотря не на что. Последнее время наша вера окрепла. МТС купил у нас Ticketland за 3,25 млрд. И еще несколько компаний в серьезных переговорных процессах. Русский стратег есть, и он что-то покупает.
Лукьянов: Я бы сказал, что ориентация на международный или российский рынок сильно зависит от сектора. В России, например, хорошо умеют делать оружие, но плохо делают легковые автомобили. Нельзя предложить единый рецепт. Модель должна быть комбинированной. Мы инвестируем в технологические компании в России с экспортным потенциалом, как правило, ориентируемся на те сектора, где и в России есть интересный рынок. Российский фонд, выходящий на международный рынок, сталкивается с рядом проблем и, как правило, не имеет доступа к сделкам, которые забирают лучшие фонды.
Басов: Многие компании воспринимают российский рынок как домашний, тестовый, где клиент, продукт чувствуется на кончиках пальцев, но не приносит даже и трети в структуре выручки. В то же время, общая статистика рынка голосует скорее за американскую, китайскую модель большой экономики, где большая часть инвестиций и выходов сосредоточена внутри. На следующем этапе мы придем к национальной модели венчурного рынка, которая будет стремиться выходить на смежные рынки, но основная доходность останется внутри страны.
Бочкарев: Общая специфика российского бизнеса: инвесторы любят держать руку на пульсе. Нам нужно согласовывать банки, в которых мы храним средства. У нас были коммерческие дискуссии — куда мы можем или не можем инвестировать согласно нашему мандату, но мы всегда слышали друг друга, договаривались на уровне доброй воли и здравого коммерческого смысла. Если взвесить, на одну чашу весов поставить государство как инвестора, на другую — дополнительную отчетность, которую нужно предоставлять, то конечно, мы больше выиграли.
