Основатель пиццерии Testa: «Надеюсь, что в 2019 году к нам не придут с пистолетом»
Никита Камитдинов
специальный корреспондент Inc.
В ноябре 2018 года владельцы бара «Голова» Юра Федосеев, Борис Болдин и Николай Волотов вместе с Давидом Навасардяном открыли пиццерию Testa. В мае 2019 года она закрылась без объяснения причин, а спустя 3 недели Федосеев, Болдин и Волотов опубликовали в Facebook заявление, в котором рассказали о заговоре против них с целью отнять бизнес. Мы поговорили с Юрой Федосеевым и узнали подробности конфликта.
Внимание!
В этом тексте представлена только одна сторона конфликта. Кроме того, Федосеев говорит намеками и по совету юриста отказывается назвать имена людей, которых владельцы пиццерии обвиняют в заговоре. Они опасаются, что это может помешать добиться справедливости. Мы решили опубликовать это интервью, так как, по нашему мнению, из него все же можно понять, что происходит. Мы надеемся, что своей публикацией поможем решить конфликт. Если вас это не устраивает, почитайте лучше, как дать отпор рейдерам.
«У нас абсолютно нелегально, нагло, по-бандитски захватили помещение»
— Почему в своём посте в фейсбуке вы не рассказали, с кем именно у вас возник конфликт?
— Мы не говорили ничего 3 недели и, в принципе, могли еще подождать, хотя, честно говоря, настроение такое, что хотелось об этом кричать прямо сразу. Но так как мы понимаем, что единственный способ решения — юридический, то призвали хороших юристов, которые велели нам ничего пока не разглашать, чтобы не испортить расследование, которое они ведут.
— Тогда зачем вы вообще заявили о конфликте публично?
— Потому что есть определенные шаги, которые юристы уже сделали. Они достали часть доказательств, которые хотели достать. И поэтому мы смогли рассказать всем, кто спрашивал нас, хотя бы что-то о происходящем. Спрашивало огромное количество людей, и нам тоже было неприятно, что люди, которые к нам приходили, просто не понимают, что происходит: мы сами закрылись, нас закрыли, или что-то еще извне прилетело. Своим постом мы хотели показать, что есть реальная проблема, и мы о ней будем говорить. Мне кажется, что мы дали понять очень конкретно, что происходит.
— Это рейдерский захват, правильно?
— Это можно назвать разными словами, но да, у нас абсолютно нелегально, нагло, по-бандитски захватили помещение. Планировался захват всего бизнеса, но мы его предотвратили, своевременно забрав мебель и технику.
— Как происходил захват: с помощью физической агрессии или юридических козней?
— Они [захватчики] оперируют в том числе какими-то своими юридическими моментами, говорят, что мы что-то там недоделали, — но на самом деле это не имеет никакого смысла. Они притягивают за уши какие-то вещи, им хочется нам что-то предъявить, потому что, видимо, они уже давно мечтали сделать то, что сделали.
И, конечно, поступали угрозы различного рода. Причем это не прямые угрозы, типа «я тебя убью» и так далее. Нет, такого нам никто не говорил, — наверно, в 2019 году это очень редкая история. Но намекали, что нам лучше молча съехать.
«Мы понимали, что такая ситуация может возникнуть. Она назревала уже давно»
— Расскажите, пожалуйста, по порядку, что произошло.
— В апреле от нас начали требовать съехать из помещения без каких-либо оснований. Мы отвечали, что съезжать не собираемся. После этого нам срезали навесное оборудование, необходимое для функционирования пиццерии. Мы не понимали, что делать, — причем я в этот момент был не в Москве. Написали в фейсбуке, что пиццерия не работает, и попытались с этим разобраться. Дальше нам начали вставлять палки в колеса, угрожать, говорили, что мы должны выметаться отсюда. После этого мы забрали всю мебель и технику и вывезли на склад, который специально арендовали в тот же день. Причем нам даже в этом хотели противостоять, но тут они ничего не могли сделать: это имущество принадлежит нам. Ровно через день после того, как мы забрали технику, в пиццерии сменили замки и мы потеряли доступ в помещение.
— Получается, вы все-таки были готовы к произошедшему?
— Откровенно говоря, мы понимали, что такая ситуация может возникнуть. Она назревала уже давно. Мы пытались ее урегулировать, несмотря на то что эти люди действовали абсолютно неправомерно. Мы пытались пресечь ее в культурном тоне без привлечения дополнительных сил, юристов. Когда людей перекрывает, лучше пытаться с ними говорить — если у них всё-таки есть доля разума. С этими людьми не получилось. И в последние дни мы были морально готовы к тому, что такое может произойти.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Есть несколько товарищей, которые в этом задействованы. Внутри у них тоже какой-то сыр-бор, они друг друга подставляют, но при этом не говорят [прямо, в чьих интересах происходящее]. Мы примерно понимаем, кто это сделал, но чьими руками точно — пока устанавливаем. Сейчас нам важно определить заказчика и исполнителя всех этих процедур, чтобы идти в суд с этой информацией. Мы уже узнали, кто участвовал в этом, и ситуация, в принципе, стала понятна, — но для суда этого мало. В суде нужны неопровержимые доказательства, которые сейчас пытаются достать наши юристы. Какая-то реакция этих людей, скорее всего, будет — они же не будут молчать. В зависимости от неё мы решим, что и как делаем дальше.
Кто защищает Testa?
Адвокат ООО «КУБ» — Юрий Борисович Фогельсон. В интервью Inc. Федосеев охарактеризовал его как «близкого человека» и «адвоката с сорокалетним стажем». Фогельсон преподаёт на факультете права в НИУ ВШЭ. Он отказался комментировать процесс подготовки иска в разговоре с Inc. и подтвердил, что основатели Testa не раскрывают личности захватчиков, руководствуясь его рекомендацией.
— А зачем им как-то реагировать, если вы их никак не идентифицируете?
— Могут и молчать. Мы посмотрим. У них сейчас есть несколько способов поведения. Либо они будут вести себя агрессивно, и тогда нам не остается ничего, кроме как сказать напрямую. Либо же они просто будут молчать. Вряд ли они придут к нам договариваться — они приходили раньше. Мы, конечно же, приходили на встречи, просто чтобы хотя бы выслушать, что хотят эти люди. Но встречи эти были смешные: они говорили, уходите, мол, и всё, «ничего мы вам не отдадим». После пары таких бесед мы общаемся с ними только через юристов.
Сейчас личного общения у нас нет и не будет, это точно. Они загнали ситуацию в такой угол, когда возможен только юридический выход, других вариантов тут быть не может. И мы максимально за мирное урегулирование, но так как те люди объявляют войну, понятно, что мира у нас с ними не получится. Как минимум, будет судебное разбирательство. Очень надеемся, что никаких никаких физических расправ ни с кем не будет. Надеюсь, что в 2019 году люди действительно не придут к нам с пистолетом. У меня нет четкого понимания психологии этих людей, но думаю, что вряд ли возможна физическая расправа.
— Вы беспокоитесь за свою безопасность?
— Конечно, беспокоюсь. Это также одна из причин, почему я сейчас не кричу. Просыпаясь, я думаю о том, как сегодня сложится мой день: не схватит ли кто-нибудь в углу меня или моих близких, партнеров, друзей, родственников. Максимально переживаю, конечно.
— Какие меры предосторожности вы предпринимаете?
— Никаких. Пока я не вижу с их стороны подобных действий.
«Среди захватчиков есть люди, которые не имели отношения к нашему бизнесу»
— Лично вы знаете этих людей?
— Конечно. Я сейчас не собираюсь говорить, кто это конкретно, но это люди, которые имели некое отношение к тому, что мы делаем.
— Какой статус они имеют по отношению к пиццерии?
— Мне самому очень не нравится говорить так завуалированно, но в каждом бизнесе есть партнеры, инвесторы, арендодатели, кто угодно — и их огромное количество. Эти люди, так или иначе, напрямую или косвенно были связаны с нами. И они абсолютно точно сговорились между собой, хотя они это отрицают. Они даже не собирались останавливать деятельность пиццерии — планировали через 2 или 3 дня открываться на этом же месте.
Причем мы успели вывезти почти всю нашу мебель и технику, когда поняли, что сейчас начнется ад. У нас была информация о том, что произойдет, и поэтому мы отвезли её на склад. После этого план у людей чуть-чуть поменялся. Вместо того чтобы открыться 3-4 июня, как они планировали, они написали на стекле, что открываются 15 июня. Но 15 июня уже прошло, а они так и не открылись. Более того, я пару дней назад проходил мимо и увидел, что в помещении ничего не происходит.
Структура собственности Testa
Сооснователи бара «Голова» и пиццерии Testa Юрий Федосеев, Борис Болдин и Николай Волотов зарегистрировали ООО «КУБ» в феврале 2016 года. По данным СПАРК, до апреля 2018 года каждому из них принадлежало по трети компании, пока в капитал не вошёл Давид Навасардян — в Testa он отвечал за кухню, — и сейчас ему принадлежит 25% юрлица. Давид Навасардян не ответил на запрос Inc. во вторник, 25 июня. В феврале 2019 года 12,5% ООО «КУБ», ранее принадлежавшие Николаю Волотову, отошли его бывшей жене Ольге, — по словам Федосеева, она «никак не связана с деятельностью» пиццерии и «просто является учредителем».
— То есть они хотят открыть такую же пиццерию?
— Они собирались открывать её вообще с той же мебелью и техникой, оставить всё как есть. Насчет названия я не знаю — может, они и название хотели оставить.
— У этих людей есть хоть какие-то основания, чтобы претендовать на участие в управлении компанией?
— Это вопрос, на который я точно не буду отвечать сейчас, потому что это напрямую ведет к абсолютно точному ответу и указанию на зачинщиков этой истории. Среди них есть люди, которые вообще никакого отношения к нашему бизнесу не имели. А есть те, кто имели. Это всё, что я могу сейчас сказать на данном этапе. Мы готовим большой иск. Просто надо понять четко, в чей адрес этот иск будет направлен. Юристы сами нам не все говорят. У них есть свои мысли, которые тоже немножко меняются в зависимости от того, как эти люди себя ведут.
— Чем именно сейчас заняты юристы?
— Они пишут официальные письма от юридического лица в адрес захватчиков, встречаются с заказчиками и свидетелями, пытаясь понять, что и как. В общем, огромное количество процедур, которые необходимы, чтобы в суде у нас были неопровержимые доказательства откровенного заговора против нас.
«Мы не успели окупить проект»
— Расскажите, что из себя представляла ваша пиццерия. Судя по реакции в фейсбуке, она собрала вокруг себя определенное комьюнити.
— Комьюнити — основная история для нас. Мы абсолютно романтически подходим к открытию места. У нас уже есть маленький бар [«Голова»], который для многих стал домом. Нам нравится создавать не просто бар, где люди едят и пьют, а делать место, где люди с удовольствием проводят время и вне поедания пищи. И нам казалось, что это было действительно так. Мы вложили душу в интерьер — его делали наши друзья, — кучу времени на это потратили. Это был наш маленький центр встреч, только, в отличие от бара, где у нас танцы и веселье по ночам, в Testa более спокойно. Если в «Голове» у нас молодая аудитория в основном, то в Testa приходили семьи, и это было здорово.
— А вы чем конкретно занимались?
— Я занимался всей медийной составляющей — соцсетями, интерьером, музыкой, айдентикой. Коля занимался баром, а Боря — всей технической частью, ремонтом, первичной бухгалтерией.
— Сколько людей работало на пиццерию?
— Прилично. Сейчас все поувольнялись, но человек 25 было, наверно.
— Поувольнялись каким образом?
— Им выдали всю зарплату — у нас ни перед кем нет долгов. Все понимают ситуацию: просто написали заявления и ушли. Это нормально. У нас все работали официально, и, зная ситуацию, мы выплатили зарплату даже за пару дней, которые никто не отработал. Для нас в этом смысле сотрудники всегда были и остаются приоритетом — и я думаю, они уж точно вряд ли жаловались на наше отношение.
— Сколько денег вы выручали в месяц?
— Я не хочу разглашать коммерческие показатели. Какой-то доход был, все было хорошо.
— Testa приносила прибыль на момент захвата?
— Мы не успели окупить проект.
— Не успели отбить стартовые инвестиции, но работали в плюс, так?
— Конечно. Ни один проект не окупается за полгода, учитывая, что мы сделали ремонт. И если бы мы знали, что будем работать так мало времени, мы бы вообще не стали открывать пиццерию. Но мы подписали договор аренды на 5 лет и были уверены, что просидим тут, как минимум, 5 лет. Не случилось. Через год после подписания договора произошло то, что произошло.
— Вы привлекали средства со стороны на старте?
— Нет, это деньги всех партнеров, которые участвовали в бизнесе. У нас нет инвестора. А партнеров не трое — их больше.
— И вы не ответили на вопрос, были ли среди захватчиков ваши партнёры, поэтому, возможно, да.
— Всё возможно, я это не отрицаю.
«Привыкнув к тому, что люди, с которыми мы работали, классные и честные, мы не включили голову, когда надо было ее включить»
— Чего захватчики хотели на старте, когда у вас только начался разлад?
— Были какие-то абсолютно необоснованные претензии к нам. Мы приходили на встречи, выслушивали комментарии, делали всё, чтобы ни у кого никаких претензий не было. Хотя если претензии абсурдны — что с ними делать?
— Можете привести пример?
— Например, кого-то, кто не имел к нам никакого отношения, беспокоило то, что наш официант выглядит как-то не так. И нам чуть ли ни официальные письма писали.
— Посторонний человек это заметил, и вам предъявили претензии те, кто имеют отношение к бизнесу?
— Условно. Или меня вызывают на разговор за то, что перед входом появилось пятно на фасаде, к которому я не имею никакого отношения. Эти претензии выглядят смешными, но были и более серьезные ситуации, о которых мы пока не можем рассказать. И мы, конечно, отвечали на эти претензии, встречались… Огромное количество людей это может подтвердить. У нас нет врагов. По крайней мере, до этого момента точно так было.
Нам сразу же было понятно, что существует определенный интерес к проекту. Какие конкретно условия их сговора, что они хотели сделать, кто кому заплатил, какие прибыли они хотели поделить — я не знаю и мне вообще это не интересно. Просто основная история в том, что есть класс успешных проектов, в которые входят люди с намерением отнять бизнес и получать деньги, которые должны были получать другие.
— Как они собираются получать деньги, если, по сути, всего, что там было ценного — техники и людей, — уже нет?
— У нас есть подтвержденная информация, что они собирались все это дело привести в порядок через 2-3 дня. У меня есть подозрение, что люди готовились достаточно долго к тому, чтобы выгнать нас и встать на наше место. Но они не ожидали, что мы поступим таким образом. Они думали, что запугают нас, и мы просто уйдем под их различными предлогами, оставив всё как есть.
— А чем вас можно запугать?
— Какими-то юридическими моментами, на которые они наседали. Они не имеют никакого правового объяснения, но тем не менее. Помимо прямых угроз, нас запугивали в том числе тем, что устроят нам хорошую жизнь в баре «Голова». Какие-то вещи мне рассказывали про мою семью: что знают, где они работают, и так далее. Понятно, что это своего рода запугивание. Поэтому мы действуем очень аккуратно. Мы не хотим никого подставлять — ни себя, ни близких, — и для нас это основополагающая причина сдерживаться. Мы не хотим быстрых и резких действий, которые могут повлечь за собой очень неприятные последствия.
— Вы вообще рассчитываете вернуть пиццерию?
— Нет, на Лесной [улице] ничего не будет. У нас, конечно, есть мысль открывать что-то дальше. Но на Лесной никогда. Это помещение для нас закрыто навсегда, мы туда не вернемся, нам там неприятно. Хотя в первые пару месяцев, когда мы только открылись, мы пропадали в нём днями и ночами.
— Это первый раз, когда вы сталкиваетесь с подобными проблемами?
— Да, это первый раз. Основная наша история — это бар, ему 3 года. Тут никогда не было никаких проблем, всегда любовь и дружба. Я считаю, что любой бизнес, помимо того что есть бумажки разного рода, прежде всего должен строиться на доверии. Здесь есть максимальное доверие. Это, конечно, очень круто — но это очень сильно нас избаловало. Привыкнув к тому, что люди, с которыми мы работали, классные и честные, мы не включили голову, когда надо было ее включить. Вот эту ошибку мы совершили. Я не знаю, что было бы, если бы мы сразу же выяснили все нюансы и еще подумали бы, открываться или нет. Может, то же самое бы было, а может и нет. Теперь мы будем заключать любые договоры только с юристами.
— А денежные потери как-то можно сейчас исчислить?
— Можно, но я бы не хотел вдаваться в финансовую сторону. Для нас это немалые деньги, скажем так. Несколько миллионов рублей. Это не космические суммы, не миллиарды, но мы, к сожалению, не зарабатываем миллионов ежемесячно. Поэтому для нас эти потери серьезны. Но мы заработаем — все будет нормально. А зная нашу правоохранительную систему, я прекрасно понимаю, что суд может затянуться на долгое время.
— Почему юристы уверены, что захватчики изначально хотели строить какие-то козни? Откуда у них такая информация?
— Во-первых, юристы достаточно опытные. Они неоднократно вели подобные дела. И они понимают эту психологическую модель. Во-вторых, есть бумажки, которые изначально составлены не в нашу пользу. Мы вроде бы тоже не дураки и пытались застраховать себя. Но в документах есть моменты, которые мы пропустили и которые никак не соотносятся с тем, что нам говорили первоначально.
— Можете привести пример?
— Не хочу. Это слишком тонкие нюансы, и они ни к чему. Они с самого начала выстраивали всё таким образом, чтобы войти к нам в доверие. У меня есть подозрение, что они делают это не первый раз. Они входят к тебе в доверие, ты думаешь, что все классно, и твой взгляд затуманивается, потому что ты не ожидаешь от них никакого подвоха. И дальше начинается самое интересное, когда они переходят на другую сторону и из твоих друзей и партнеров превращаются в каких-то рэкетиров.
«Сейчас единственное отличие от девяностых в том, что за пиццерию вряд ли убьют»
— Вот что непонятно: многие знают, кто такие основатели Testa, об открытии пиццерии писали СМИ. Нельзя ведь теперь сказать, что этих людей здесь не было. Куда они тогда делись?
— Я думаю, что эти люди до сих пор живут в девяностых. Сейчас, как мне кажется, единственное отличие в том, что за пиццерию вряд ли убьют. Но я живу вообще в другом мире и могу чего-то не знать. Причем это не какие-то старые люди, но мышление у них именно такое и они даже не понимают силу фейсбука и медиа. Они не понимают, что есть комьюнити, которого не было в девяностых. Для них это абсолютно абстрактные вещи. Они не думают об этом. В их представлении, видимо, можно делать так: убрал ребят из пиццерии, поставил других людей, и, может быть, никто и не увидит. Потому что нет медиа, нет социальной среды в интернете, а значит, это останется безнаказанным. Наверно, поэтому сейчас немножко меняется их тон. Мы общались с ними и дали понять, что дальше будет огласка. Может, они что-то готовят, я не знаю.
— А вы с ними каким образом общались?
— После того как они сменили нам замки, мы общались только в письменном виде. Только официальная юридическая переписка.
— Официальная переписка — это по почте?
— По электронной почте. Мы даже телеграммы им отправляли. Это достаточно сложная история: не просто позвонил и сказал. В суде нужны неопровержимые доказательства: что ты пишешь, как ты пишешь, свидетели. И только со всей этой очень сложной, муторной процедурой, которая нам совершенно не нравится, связано наше молчание. После того как закончились определенные юридические действия, мы решили сразу же объяснить, что происходит, потому что не прекращались вопросы. Но в большей степени мне в этой ситуации искренне и неимоверно нравится поддержка людей — не вопросы «Кто?», а то, что люди понимают: если мы сейчас не говорим, значит, в данную минуту не можем. Это суперподдержка, и от этого конечно масса сил и уверенности в себе появляется, которые точно совершенно заставляют работать дальше. Когда такие ситуации происходят — это очень неприятно, эмоционально сложно.
— Что будет дальше? Когда вы планируете подавать иск?
— Я не знаю, когда мы подадим иск. Это зависит от различных нюансов, формальностей, тонкостей, которые могут меняться. Есть внешние факторы, есть другая сторона, от поведения которой многое зависит. Надеюсь, что как можно быстрее сделаем. Но в последнее время я точно понял, что не надо торопиться, надо довести всё до какого-то очевидного определенного момента и после этого уже приступать к дальнейшим делам. Сейчас самое главное — собрать всю базу доказательств. В какой-то момент, когда юристы скажут, что достаточно, и дадут отмашку, мы сразу начнём дальнейшие действия.
— Насколько, по-вашему, вероятно, что другая сторона даст заднюю?
— Это упертые люди. Мне кажется, что они готовы даже проиграть, но сдаваться не будут. А может быть, они реально испугаются и придут к нам с повинной, — но это маловероятно.
