В последние несколько лет «Роснано» изменила свою инвестмодель — инвестиции стали более сфокусированными, а средний срок сделки снизился вдвое. Параллельно с этим менялся отечественный рынок прямых инвестиций, на котором теперь доминируют госинвестиции. Заместитель председателя правления управляющей компании «Роснано» Дмитрий Пимкин в интервью Inc. рассказал, какие высокотехнологичные направления в промышленном секторе он считает наиболее перспективными, как инвестирует «Роснано» и почему его напрягают «шоколадные» условия сделки.

Как устроен российский рынок прямых инвестиций

Российский рынок прямых инвестиций в последние годы переориентируется на внутренних инвесторов. Потенциальные зарубежные покупатели отказываются от сделок из-за санкционных рисков, поэтому их место занимают российские компании. А поскольку в российской экономике высока доля государства (по разным подсчетам, она составляет до 60— 70 %), ключевым инвестором становится государство или компании с госучастием. Но я в этом не вижу ничего плохого, потому что рынок всё равно живет, пусть его рост и равен росту экономики. Если в каком-то году есть большая сделка, хотя бы на $200 млн, то он вырос. Когда весной 2013 года «Роснефть» завершила сделку по покупке ТНК-BP, конечно, это повлияло на весь рынок. Но если такой сделки нет, то рынок фактически стагнирует. Я вижу это даже по нашим компаниям — нет такого, чтобы за ними бегали инвесторы и пытались расхватать их, как горячие пирожки.

Мы пока не смогли полностью заместить американских и европейских инвесторов арабскими, азиатскими и индийскими. Мы движемся в этом направлении, но пока, на мой взгляд, российские компании не научились с ними работать. Есть разовые покупки, арабские инвесторы присматриваются к нашему нефтехимическому производству, но назвать их серийными инвесторами точно нельзя.

Объем госинвестиций на этом рынке — доминантный. Думаю, в среднем этот показатель составляет 60-70 %, но важно заметить, мы говорим не об инвестициях из госбюджета, а об инвестициях компаний с госучастием. Направления для инвестиций каждая компания выбирает самостоятельно, ориентируясь на собственные потребности.

Привлекать сторонние инвестиции на российский рынок сегодня очень тяжело. Мы показываем потенциальным инвесторам собственные сделки, показываем историю успешных инвестиций, — когда в историческом портфеле более 100 крупных сделок, найдется что показать. Иногда проще привлечь деньги под конкретную команду, у которой высокая отраслевая экспертиза и есть успешный пул проектов. В нашем случае многое значит имя «Роснано», потому что мы выступаем smart money, то есть не просто даем деньги, но и развиваем компанию. Причем мы можем помочь во многом: от пиара до корпоративного управления и диалога с банками.

Я бы выделил три перспективных высокотехнологичных направления в промышленном секторе.

• Продвинутый биотех. С точки зрения биокодирования и биочипирования, киборгизирования — это всё в ближайшие 10 лет должно сильно развиться, на мой взгляд.
• Новые материалы. Работа «Роснано» с нанотрубками, общий вектор развития композитных материалов и новых пластиков — достаточно серьезно повлияет на многие сферы нашей жизни, например на развитие энергетики, архитектуру или одежду.
• Системы хранения энергии. Еще одно решение, которое сильно изменит энергетический ландшафт и поможет быстрому распространению «зеленой» генерации.

Сейчас «Роснано» меняет инвестмодель — мы отходим от прямых инвестиций в капитал к инвестированию через фонды совместно с отраслевыми партнерами. Раньше у нас были не отраслевые команды, а так называемые «дженералисты», то есть, например, в моем портфеле был набор проектов от микроэлектроники до среднетоннажной химии. Сейчас для той же среднетоннажной химии у нас есть соответствующий фонд — «Роснано-Синтез», который мы создали совместно с группой компаний «Синтез ОКА». Это отдельная отраслевая команда, которая отслеживает всех интересных игроков среднетоннажной химии и ищет потенциальные сделки. Смена модели означает, что мы стали более сфокусированы и более понятны внешним инвесторам. И, вероятно, благодаря этой смене вырастет качество прямых инвестиций «Роснано», потому что будет больше отраслевой экспертизы.

Мы занимаемся прямыми инвестициями, то есть вкладываем деньги в акции непубличных компаний, которые уже прошли венчурную стадию.

У нас есть два фонда, занимающихся инвестициями в венчур. Например, Rusnano Sistema SICAR, совместный фонд АФК «Система» и АО «Роснано», который инвестирует в высокотехнологичные проекты на начальной стадии, а также в растущие и сформировавшиеся компании. Средний размер одной инвестиции — $3–10 млн. Другой вариант — Дальневосточный фонд высоких технологий, который инвестирует в проекты венчурной стадии до 100 млн руб., а в проекты стадии роста — до 500 млн руб. Но в этом случае стартап должен находиться на Дальнем Востоке. Возможно, мы будем больше инвестировать в стартапы, когда начнем плотнее заниматься национальной программой «Цифровая экономика Российской Федерации». Там точно будут варианты для проектов на ранних стадиях развития.

Первое, на что смотрят инвесторы, — это команда. Причем важно понимать, что нельзя формализовать требования к идеальной команде. Опыт работы в сфере, образование — все эти пункты слишком условны, и в каждом случае их нужно оценивать отдельно. Нам особенно важно, чтобы руководители были заинтересованы в компании и участвовали в ней своими деньгами, это повышает доверие. А сам проект оцениваем по классической схеме: доходность, финансовые модели, рынки, риски.

Мы с недоверием относимся к компаниям и командам, у которых есть негативный бэкграунд. Для руководителей стартапов провалы — это хорошо, ведь стартапер без провалов — не стартапер. Но в прямых инвестициях компании на другом уровне зрелости и я бы насторожился, если бы ко мне за деньгами пришла команда, которая до этого обанкротила два завода.

Если во время переговоров мы видим, что СЕО уже не тянет свои обязанности, то заранее обсуждаем его смену. Мы не занимаемся непосредственным управлением компанией, а работаем на корпоративном уровне: совет директоров, собрание акционеров, контроль над бюджетом компании. Запускать акционерный конфликт уже на входе в компанию — нам проще не инвестировать, чем брать на себя такие дополнительные риски. У нас были истории, когда сделки обрывались, потому что мы не могли договориться о дальнейших действиях конкретного СЕО или акционера. В некоторых случаях ставили условия своим партнерам, что руководителя необходимо менять, если видели его несоответствие уровню развития компании.

Как инвестирует «Роснано»

Для нас очень важно, чтобы была четкая стратегия по выходу из инвестиции. Вариантов тут много. Например, в сентябре 2012 года мы открыли участок по производству сварных прецизионных труб из нержавеющих сталей и сплавов на предприятии «ТМК-ИНОКС», входящем в состав «Трубной металлургической компании». Участок был полностью завязан на ресурсах ТМК, поэтому выход у нас был только один — продать его самой компании. Мы еще на входе договорились, что у ТМК будет опцион на покупку. Недавно пришлось отказаться от еще одной подобной сделки, потому что мы не смогли договориться насчет опциона.

Есть кейс, который отлично объясняет, почему мы так скрупулезно подходим к этому вопросу. Наша инвестиция — компания «Монокристалл», крупнейший производитель на мировом рынке сапфира, занимает 50 % мирового рынка сапфира для светоизлучающих диодов. Но у нас доля в 5 %. Мы вошли перед планируемым IPO, но в 2012 году случился кризис перепроизводства, была затяжная борьба за рынок с китайскими производителями — в итоге IPO пришлось притормозить. Как выйти с этой долей в 5% — непонятно, она настолько небольшая, что продать ее, по сути, некому.

Мы никогда не выкупаем долю у собственников, мы вкладываемся в развитие бизнеса. Поэтому компании, которые приходят к нам, должны знать, что конкретно они хотят и сколько это стоит. Если высокотехнологичный бизнес хочет построить новый цех за, условно, миллиард рублей — мы проводим собственную оценку, смотрим рынок сбыта, строим финансовую модель и приходим к выводу, насколько это целесообразно. Когда к нам приходят из отрасли, в которой наша экспертиза недостаточно хороша, — мы покупаем экспертное исследование. И если всё устраивает, начинаются переговоры по сделке: сколько долей и какие корпоративные права мы получим, вкладываем в отдельный цех или головную компанию, какая стратегия по выходу.

Раньше от первого контакта до перечисленных денег в среднем проходил год. За это время проходили научно-техническая и технологическая экспертизы, рассмотрение проекта научно-техническим советом, подготовка документов. Сейчас в новых фондах работа выстроена другим образом, поэтому мы укладываемся примерно в полгода, — на уровне АО «Роснано» многие процедуры были сложнее.

Для меня есть четкий фактор насторожиться — когда нам предлагают шоколадные условия сделки. Например, компания оценивает себя точно по рынку, а не в 2 раза выше, сразу готовы на опционы, плюс еще готовы торговаться. По моему опыту, адекватная оценка от собственника — это в 1,5—2 раза выше рынка, после которой вы торгуетесь. А когда он готов на цену вдвое ниже рыночной, значит, вы что-то не понимаете. Может, это будут забалансовые долги, которые проявятся уже после сделки. Или изношенное оборудование, которое через год нужно менять и вложить в ремонт столько же денег, сколько вы уже инвестировали. У меня в этом смысле консервативный подход: видишь что-то непонятное, и партнер не может это объяснить — лучше держаться от этого подальше.