«Грешник я». Тиньков рассказал, как продавал банк Грефу и Воложу и о чём жалеет в жизни

«Если вам кто-то когда-либо скажет, что сделка не сложилась, потому что Олег что-то не то сказал или Петя не то попросил или Вася […] Все сделки разваливаются по одной причине — мало денег. Мы не договорились, разница в разбеге была $200 млн. Я бы на их месте заплатил, но у них свои соображения, свои процедуры. Я начал сделку, лёжа в трансплантационной комнате в июле, и я там был на сильных иммуносупрессантах. Я себя чувствовал крайне не очень. И вот в такой ситуации я пытался три месяца делать сделку. Я устал и в какой-то момент сказал: всё, я больше не хочу, спасибо, мне не нужно. И не договорились просто из-за денег. Я просил $6,2 млрд, они давали $6 млрд».

«Я банк продал на IPO в 2013 году. Перед этим один раз с Мишей Фридманом беседовал о продаже. Потом с Грефом. Всё. Я не веду переговоры, на меня никто не выходит, мы дорогие. Кто за нас заплатит? Я очень дружу с Грефом, у него две шапки — CEO банка и шапка либерала. Но когда он надевает шапку либерала… Он сказал: „Так есть ты, и мой менеджмент хотя бы двигается, смотря на вас. А если я вас куплю, то никого больше не останется“. Как СЕО, он должен был купить, а как рыночник, как либерал, он отказался».

«Круче меня предприниматель в России только один — это Сергей Галицкий. Но ему надо было чуть-чуть пораньше отойти от бизнеса и пойти на его прекрасной лодке в кругосветку. Он и морально расхлебался, продал на нервах. Я основатель, знаю, что надо вовремя отдать менеджмент».

«Я с удивлением узнал, что наш эндаумент в 20 млрд руб. будет больше, чем все существующие в России фонды. Мы этот фонд регистрируем, только 1 февраля у нас счёт откроется. Самое приятное, что один мой коллега, топ-менеджер банка, отдал весь свой годовой бонус — не меньше $1 млн — в фонд. Я сказал: „Евгений, ну там же семья!“ Он: „Нет, всё-всё, перевожу. Я тебе верю, знаю, что не украдешь“. Я буду первым, кто деньги положил, он будет вторым. В общем, не начав, начали деньги собирать».

«Когда ты 14 месяцев борешься, проводишь четыре месяца в клинике, из которых три месяца в боксе, не понимаешь, выживешь или нет, получить такие слова [речь идет о новости о ремиссии] ― это, конечно… Я до сих пор не осознал. Похоже, что я победил рак. Безусловно, моя жизнь поделилась на до и после. Буду оптимистичен, первую половину жизни я разбрасывал камни. Сейчас время собирать. Становишься немножко философом, рефлексируешь, есть о чём задуматься, когда о смерти думаешь […] Терпение не было моей чертой. Я тороплюсь, я бегу, я крушу, всё горит вокруг меня. Но теперь я научился быть более взвешенным. Интересно, что из этого получится, это глобальный эксперимент. Был один Олег Тиньков, теперь другой. В конце концов, я прожил первую часть жизни, зарабатывая деньги, делая что-то для себя и своей семьи, вторую часть жизни буду пытаться делать что-то для других».

«Конечно, я жалею, что пропустил, как росли мои дети. Я видел мало свою жену. Я пытался их обеспечить. Но я положил слишком много на это. Отдал всё. Я отдал все силы, сколько я работал — это ужас. 14 часов в день каждый день. Было много перегибов. Я вообще не помню Дашу, своего первого ребенка. Я не видел, как пошли мои дети. Грешник я […] Но я пытался поменять мир, Россию. В девяностые вся страна была стартапом. Ты проснулся, вышел на улицу, и либо ты за 200 рублей идёшь на завод, либо ты стартапер».

«Мой дом — Россия. Жена сидит ждёт не дождётся, когда мы сможем поехать домой […] Когда всё закончится, мы, конечно, будем в России. Что мне делать в Лондоне? Пока я завис в клинике примерно на полгода».