Виктор Захарченко, FunCubator: «Подкасты — уже давно не голубой океан»
Текст
Мария Салтыкова
Фото
Андрей Рапуто для Inc.
FunCubator — первый в России акселератор для стартапов из индустрии развлечений. В начале 2017 года его запустила компания FunCorp — разработчик популярного у американской аудитории агрегатора мемов iFunny. За первые два года акселератор инвестировал в два десятка проектов. Самое крупное вложение — киберспортивная компания WinStrike, в которую FunCubator инвестировал $1,5 млн. Но после энергичного старта акселератор взял паузу — и за весь 2019 год не вложил деньги ни в один проект. Управляющий партнер FunCubator Виктор Захарченко рассказал Inc., почему рынок VR не оправдал ожиданий, как индустрия развлечений борется со сном и зачем инвесторам давать фидбэк плохим стартапам.
VR как бусы для туземцев
Сколько сейчас стартапов в вашем портфеле? Многие выжили из тех, что вы отобрали в первые два года?
Порядка 15. Из первой волны, в которой было семь проектов, на плаву остались два. Мы спокойно относимся к тому, что проекты умирают. Часть мы списали: это были случаи, когда лошадь легче пристрелить, чем кормить дальше. Но стандартно на каждом этапе умирает 80-90% стартапов, у нас — меньше половины. Для начальной стадии — самой рискованной — это хороший показатель.
Какие направления оказались особенно провальными?
Самым тяжелым был опыт с VR. Поначалу к этой сфере был большой интерес: его подогревали заявления Facebook и Google о том, что они будут работать в этом направлении. Но затем произошел спад. Этому есть две причины.
Во-первых, VR не заменяет что-то такое, что уже понятно людям. Это как бусы для туземцев: про него много говорят, он кажется забавным, его интересно попробовать — но только один раз.
Это хорошо иллюстрирует пример нашей портфельной компании Engage VR — она начинала во время бума VR-парков. Ребята пытались привлекать посетителей торговых центров, но быстро осознали, что это неэффективная бизнес-модель. Сейчас Engage — это парк интерактивных развлечений, где VR всего лишь один из инструментов.
Вторая причина спада интереса — чисто физиологическая: все-таки для вестибулярного аппарата это не самая комфортная среда. На VR могут быть разные реакции: от легкого замешательства, когда мозг немножко сходит с ума, до рвотного рефлекса при просмотре определенного контента.
А вы лично тестируете VR-шлемы?
Да, работа обязывает. То, что я говорил о рвотных позывах, — иногда прямо про нас. Смотрим контент, а затем бежим в уборную. Когда это нужно по работе, мы тестируем контент и сервисы. Но у меня самого дома всего один VR-шлем — от нашей портфельной компании Fibrum, и я не скажу, что часто его надеваю.
Состояние индустрии хорошо характеризует такая история. В прошлом году я выступал на VR-конференции и рассказывал об инвестициях в эту сферу. В начале доклада я попросил поднять руки тех, у кого дома есть VR-шлем. Из 200 человек руки подняли 15.
Кто такой Виктор Захарченко
Управляющий партнер FunCubator. Ранее, с 2011 по 2017 годы, занимал должность исполнительного директора разработчика игр KamaGames Studio. Главный проект студии — игра Pokerist: Texas Holdem Poker, вышедшая в 2010 году. Позднее, когда в студию пришел Захарченко, она выпустила несколько игр в формате социального казино: среди них Roulettist, Blackjackist и Baccarist.
Музыка нейросетей
Какие технологии вы считаете самыми перспективными сейчас?
В первую очередь, это искусственный интеллект (AI), который может обрабатывать большие массивы данных.
Например, наша портфельная компания Mubert создает музыку с помощью AI. Сейчас музыкальные композиции по умолчанию продаются как авторские произведения, предмет искусства. Но при этом мы слушаем их в такси, в салоне парикмахерской, в ресторане — там, куда приходим не за этим. Рестораны вынуждены платить большие отчисления за использование объектов авторского права. С помощью Mubert они могут использовать фоновую музыку, которую сгенерировала нейросеть из созданных музыкантами сэмплов. Алгоритм подстраивает их под предпочтения пользователя на основе его фидбэка.
Для кого-то эта идея все же может звучать слишком ново. Чем основателям стартапа удалось вас заинтересовать?
Мы поверили в Mubert после первых двух встреч. Тогда мы смотрели еще несколько похожих проектов, и оказалось, что это был чуть ли не единственный продукт, который имел рабочую версию. Его можно было запустить и послушать. Остальные компании были на уровне: coming soon, оставляйте свой e-mail, сообщим о выходе.
Когда мы рассказали про эту идею одному из музыкальных мэйджоров, нам ответили: «Мы следим за этим, потому что гипотетически это может нас убить». Большие лейблы держатся за свои музыкальные библиотеки, и они очень внимательны к изменениям на рынке, которые могут сломать существующую модель. Это нас убедило.
Mubert только несколько месяцев назад начал продавать свое решение. Пока это больше b2b-продукт. Версия b2c тоже есть — у нее хороший пользовательский фидбэк: она стала приложением дня в японском и американском AppStore. Но основные деньги лежат в b2b.
То есть конечные потребители все же не хотят сами покупать фоновую музыку?
Нет, для них тоже разрабатываются разные бизнес-модели. Пока они тестируются, но мы видим первые признаки того, что перспектива есть.
За развитием каких еще технологических трендов вы следите? Что будет влиять на индустрию развлечений сильнее всего в ближайшее время?
Главный тренд в видео — это персонализация контента. Например, в фильмах будут моделировать интерфейсы и сюжетные элементы под пользователей: если на какие-то вещи люди реагируют хуже, их будут убирать.
Еще один тренд — развитие облачных сервисов. Это связано с появлением технологии 5G. Скорость интернета увеличилась: чтобы посмотреть фильм или сыграть в игру, больше нет нужды пользоваться дисками.
В сфере аудиотехнологий тоже есть несколько трендов, которые приводят к появлению новых форм развлечений. Например, рост числа подкастов — это следствие того, что наушники превращаются в самостоятельный девайс. AirPods — это самый продаваемый продукт Apple, в их предыдущей модели уже появилась интегрированная Siri — то есть они перестали быть связаны с телефоном или компьютером. И это не просто платформа потребления контента — это еще и платформа, с который ты можешь взаимодействовать.
Так что аудиоконтент сейчас будет развиваться, и мы ищем проекты в этой сфере. Производство контента само по себе при этом не очень интересно. В подкасты мы не идем, потому что это уже давно не «голубой океан»: слишком многие их делают. Мы ищем технологические решения, которые «продают лопаты» — инструменты для тех, кто создает подкасты.
Пожиратели времени
Есть ли другие тренды, которые связаны не с появлением технологий, а, допустим, новых поколений пользователей?
Да, один из них первыми заметили ранние инвесторы Skype — из известного люксембургского фонда Mangrove Capital Partners. Они выделили в аудитории пользователей развлечений новый сегмент — «новых стариков». По их данным, это люди в возрасте примерно 60 лет: у них намного больше здоровья и денег, чем у предыдущего поколения стариков. Они активно пользуются Facebook, следят за технологическими трендами и им нужны новые виды развлечений.
С этим связан еще один тренд, о котором говорили представители другого венчурного фонда, — Andreessen Horowitz. Традиционные виды офлайн-развлечений, которыми пользовались «новые старики», сейчас меняются — в них приходит онлайн. Например, у нас в портфеле есть эстонская компания Nowescape, которая придумала систему онлайн-бронирования для квестов и других классических офлайновых игр — таких, как боулинг.
Еще один глобальный тренд, который касается общества в целом, — это попытки развлечений отвоевать время у сна. СЕО Netflix Рид Хастингс еще в 2017 году заявил, что их главный конкурент — не HBO или Amazon, а сон.
Возможно, в будущем развитие медицины приведет к тому, что на здоровый сон будет требоваться меньше времени. В этом помогут новые девайсы — удобные матрасы, «умные подушки» и так далее. Пока этого не произошло, но уже сейчас сон стало средой, в которую пытается залезть развлечение.
Из развлечений, которые отвоевывают время у сна, первое, что приходит в голову — это компьютерные игры. Как сейчас развивается этот сегмент?
Во-первых, появляются игры нового формата: Fortnite, PUBG, Apex Legends. Fortnite — это фактически новая социальная сеть. Она становится больше, чем игрой — это взаимодействие между игроками на фоне битвы. Все более популярными при этом становятся бесконечные игры: в тот же Fortnite можно играть сколько угодно: ты переигрываешь схватку, перезагружаешься, соревнуешься.
Во-вторых, игры потихоньку «отжирают» кусок денежного пирога у кино. По качеству контента, сценарной проработке и уровню детализации они становятся все ближе к фильмам. В прошлом году была показательная история, когда выход Red Dead Redemption 2 за первую неделю продаж показал сопоставимые сборы с «Черной пантерой».
И то, что Netflix начал экспериментировать с Bandersnatch — контентом, с которым можно взаимодействовать, — доказывает, что руководство компании воспринимает кино со стороны игр. То есть это просто кино, в которое ты можешь играть.
Сейчас много говорят про рынок киберспорта. Но по данным «Венчурного барометра-2018», большинство инвесторов в России относятся к нему равнодушно. На ваш взгляд, какие проблемы есть на этом рынке сейчас?
В начале этого года в западных медиа тоже начали появляться публикации о том, что киберспорт — это пузырь. Наверное, главная причина этого пузыря — слишком высокие инвестиции в команды. А команды — это всего лишь часть экосистемы.
В контексте киберспорта часто упоминают проблему с медиаправами.
Да, это сложный вопрос: условно, футбол никому не принадлежит, а вот конкретная игра League of Legends — это собственность конкретного производителя. Но, на самом деле, с футболом тоже все не так просто: ты не можешь зарабатывать, например, на клубах Английской Премьер-лиги. И если ты начнешь транслировать в России матчи, тебя засудят, потому что права на это купил Okko.
В случае с киберспортом сейчас есть эксперименты по созданию своего контента. ESPN что-то делает; телевизор все еще цепляется, но его заигрывание с молодежной аудиторией пока не очень успешно.
Платформы стриминга в этой связи стали одним из самых больших и интересных рынков. YouTube, Twitch, Mixer, даже в России появляются новые платформы. Вот это новый телевизор, новая точка внимания. Так что мы смотрим в эту сторону и общаемся с командами, которые делают решения для стримеров.
Санитары леса
Вы ищете проекты не только в России. Приходилось ли вам сталкиваться с опасениями по поводу токсичности российских денег?
Нет, этого не было. В случае с классическими венчурными фондами за рубежом действительно существует определенный стереотип о том, что деньги российских инвесторов токсичны. Но мы общаемся со стартапами на той стадии, когда еще нет особого смысла говорить про бизнес-показатели — важна сама идея продукта. Фонды не разбираются в продукте, им важен бизнес с P&L, который можно спрогнозировать и посчитать. Так они страхуются от рисков. Но у нас есть продуктовая экспертиза, поэтому мы спокойно идем в эту сторону.
Сейчас все проекты начальной стадии нас как минимум знают. Во многом потому, что мы всегда стараемся дать фидбэк. Даже когда мы пишем команде, что не инвестируем в их проект, то добавляем 5-6 пунктов о том, почему и что им надо сделать. И люди к нам приходят по крайней мере за тем, чтобы такой фидбэк получить.
Сколько заявок к вам поступает ежемесячно?
За два года их было порядка тысячи. Это не так много.
И вы каждому дали фидбэк?
Может быть, не каждому: бывают проекты, которые не совсем наши. Мы фокусируемся на развлечениях, а заявку присылают, например, на сеть барбершопов.
На самом деле, коммуникация — это одна из главных задач инвестора. Сейчас мы забросили ангельскую стадию. Если раньше мы на самом старте давали деньги, то теперь даем «домашние задания»: списки вещей, которые команде нужно сделать перед тем, как обращаться к нам снова. У нас около 20 проектов, с которыми мы общаемся таким образом от полугода до года.
С одной белорусской командой мы общаемся даже два года. Мы не вложили в них ни копейки, но постоянно в чем-то им помогаем. Даем обратную связь, ругаем, предлагаем нетворкинг. Затем смотрим, как они используют этот нетворкинг, насколько растут и ждем, когда к ним можно будет прийти в качестве инвестора.
Конечно, часть проектов получают фидбэк и не возвращаются. Некоторые даже «спасибо» не говорят.
Когда кто-то закрывается, мы чувствуем себя «санитарами леса»: слава богу, эта команда развалилась и не пошла дальше отнимать время у других инвесторов. Это часть работы на экосистему.
Когда кто-то закрывается, мы чувствуем себя «санитарами леса»: слава богу, эта команда развалилась и не пошла дальше отнимать время у других инвесторов. Это часть работы на экосистему.
Сколько у вас уже проектов без русских корней? Как вы ищете стартапы в США и в Европе?
У нас в работе пять проектов без русскоговорящих фаундеров. Мы стараемся мониторить очень большое количество источников — в том числе все сервисы аналитики, публикации в медиа, блоги и форумы. Часто сами приходим к стартапам.
Используем Sensor Tower и другие сервисы, смотрим, кто там появился из новичков. Выручка в размере $3-5 тыс. в месяц — это уже признак компании, которая нашла некую бизнес-модель.
Мы ориентируемся на команды, которые зарабатывают с первого дня. Мы не очень верим в венчурную модель, когда инвестор вкладывает деньги в компанию, которая отвоевывает долю рынка, тратит на это много денег и ничего не зарабатывает. Мы все-таки инвестор от продукта, и для нас более понятна модель, когда это работающий бизнес. Пусть маленький, но растущий и имеющий перспективу.
Вы ощущаете конкуренцию среди венчурных фондов за рубежом?
Безусловно. Мы следим за американскими фондами, которые тоже работают с этой темой. Часто они либо основаны выходцами из индустрии развлечений, либо у них в партнерах есть кто-то из этой сферы. Но сейчас мы на той стадии, когда уже работают синдикаты, так что мы с ними скорее сотрудничаем.
Синдикат помогает фондам распределить риски, и в итоге вы можете обеспечить своим капиталом больший срок жизни проекта. Мы стараемся, чтобы проект получал runway на полтора года. Чтобы не получилось так, что первая гипотеза через три месяца провалилась, и команде сказали: «Все, деньги кончились». Кроме того, в этом случае у проекта больше возможностей получить экспертизу и нетворкинг.
Нечестные преимущества
Какой потенциальный объем рынка должен быть у стартапа?
Мы ищем компании, работающие на рынках, которые имеют перспективу роста минимум до $1 млрд. Бывают хорошие стартапы с интересными идеями — но они работают на маленьком рынке. В этом случае мы бьем себя по рукам: нельзя инвестировать просто в хороших ребят. Когда к нам приходит новая команда, первый вопрос, который мы задаем: «А где ваше нечестные преимущества? Почему нужно вкладываться именно в вас?».
Что значит «нечестные»?
Это что-то такое, что есть только у тебя. Инсайт, информация, связи — некий ров, который ограждает тебя от твоих конкурентов.
Пусть в тренде освоение космического пространства, но если ты придешь просить денег на то, чтобы тебе дали строить ракеты, тебе их не дадут — потому что не умеешь этого. Люди часто цепляются за идею, но важнее то, как ты ее реализуешь: превратишь в набор гипотез, проверишь их и получишь готовый продукт.
У какого из ваших стартапов было самое серьезное нечестное преимущество?
Например, у компании Viqeo. Они делают — как мы это для себя называем — «правильный видеоплеер для медиа». На самом деле, сейчас уже не видеоплеер, а набор инструментов для работы с видео, которые могут использовать не только медиа, а производители контента на любой платформе. До этого они делали большую обменную сеть видеорекламы, то есть копили экспертизу в этой нише — это их преимущество.
Проекты FunCubator
WinStrike — киберспортивный холдинг, основанный в ноябре 2017 года. Практически сразу привлек $10 млн от бизнес-ангела Николая Белых и других инвесторов (как уточнил Захарченко, итоговая сумма инвестиций была меньше $10 млн). FunCubator инвестировал в него $1,5 млн в августе 2018 года, деньги были выделены на развитие холдинга за рубежом, расширение сети клубов и покупку медиа-прав. Сейчас компания открывает киберспортивные клубы, представляет свою команду на международных турнирах и занимается маркетингом.
Dive2VR — компания, разрабатывающая собственную технологию виртуальной реальности. Основана в 2016 году. В 2018 году привлекла инвестиции в размере $1 млн: $750 тыс. от FunCubator и еще $250 тыс. — от фонда RB Capital. Один из продуктов компании — VR-парки Engage, игровые зоны площадью 120–240 кв. м. По данным FunCubator, сейчас компания управляет двумя собственными парками в Москве, еще шесть парков работают по модели франшизы в других странах — в том числе, в Малайзии.
Fibrum — компания, разрабатывающая приложения и шлемы для виртуальной реальности. Привлекла от FunCubator и фонда NP Capital $1 млн в 2018 году.
«Дикий Digital» — студия веб-сериалов Виктории и Виктора Кравченко, основанная в 2017 году. FunCubator инвестировал в студию в 2018 году, сумма сделки не разглашалась. Доля акселератора в стартапе составила 20%.
Mubert — сервис для алгоритмической генерации музыки, придуманный российским разработчиком Алексеем Кочетковым. Привлек от FunCubator инвестиции в размере $500 тыс. в виде конвертируемого займа в 2018 году.
Memepedia — крупнейшая энциклопедия мемов Рунета. По словам Захарченко, акселератор инвестировал в компанию в двух раундах — в конце 2017 года и в марте 2018 года — на общую сумму порядка 3,5 млн рублей.
Gimme Radio — американский музыкальный холдинг от топ-менеджеров Apple Music и Google Play. FunCubator участвовал в конце 2018 года в раунде pre-seed вместе с Techstars и SmartHub. Сумма вложений, по словам Захарченко, составила несколько сотен тысяч долларов.
Nowescape — система бронирования для аттракционов формата escape the room. Начала работу в 2017 году, привлекла посевные инвестиции от FunCubator и других инвесторов для выхода на рынок Великобритании.
Viqeo — платформа, позволяющая медиа создавать и монетизировать видеоконтент в форматах видеоиллюстраций и stories. Используется 70+ крупнейшими российскими площадками, а также медиа Германии, Испании, Индии и некоторых других стран. FunCubator участвовал в двух раундах посевных инвестиций совместно с фондом AdFirst.VC.
По данным Crunchbase, в 2019 году у вас не было ни одной инвестиции. Это правда?
Да, все смеются, что сейчас мы инвесторы без инвестиций, которые только ходят на тусовки. Этому есть несколько причин. Во-первых, мы для себя выделили в этой истории определенный цикл, и 2019 год — это год для follow on, мониторинга первых вложений. Это стандартная ситуация для фонда, когда ты смотришь, какие компании стали более успешными — и либо увеличиваешь в них свою долю, либо наоборот, перестаешь инвестировать дальше в какие-то сектора, чтобы не размываться.
Во-вторых, у нас вырос уровень требований к проектам. Мы работаем по принципу «двух ключей»: сначала решение по стартапу принимает команда инкубатора, затем — фаундеры FunCorp. Соответственно, мы готовим для них заявку и дальше выносим на их рассмотрение. Примерно 6 заявок, уже подготовленных для просмотра, мы сами развалили. Провели «ресерч» и по совокупности причин приняли негативное решение. Но я ничего страшного в этом не вижу. Прямо сейчас мы готовим две или три сделки. Декабрь — это в определенной степени «мертвый» месяц, но я все-таки верю, что в ближайшее время несколько сделок у нас состоится.
И в-третьих, мы перешли в стадию, когда у нас много времени отнимает работа с проектами. На каждом квартальном саммите мы декларируем некую цель. Для нас главное — чтобы существующий портфель оставался ликвидным.
Будет ли FunCorp докапитализировать фонд?
Этот вопрос обсуждается. Поскольку мы работаем не как фонд, а как family office, у нас нет необходимости согласовывать наш мандат с большим количеством LP. Если мы видим какую-то возможность — то обсуждаем ее и приходим к решению, как двигаться. Мы не уходим в сторону от развлечений и стараемся двигаться вокруг определенного пула кластеров, но при этом оставаться гибкими. Каждый квартал мы пересматриваем свою стратегию и вносим в нее изменения. Раньше мы тратили много сил на хакатоны, сейчас это будет другая инкарнация. В общем, не должно быть догм. Инкубатор — это стартап, и он также должен быть гибок по отношению к любым изменениям.
