Бизнес-омбудсмен Борис Титов: «Битва за Telegram — далеко не последняя»
Предприниматель Борис Титов уже 13 лет представляет интересы российского бизнеса: с 2004 года он руководил общественной организацией «Деловая Россия», а уже через восемь лет стал уполномоченным при президенте по правам предпринимателей. Одним из главных своих достижений на этом посту сам Титов считает амнистию предпринимателей, осужденных по уголовным статьям, — на свободу вышло около 2,5 тысяч бизнесменов. Титов по-прежнему в бизнесе — с 1991 года владеет компанией Solvalub,позднее переименованной в SVL Group, которая занимается торговлей и инвестированием на рынке нефтепродуктов, агро- и нефтехимии, сжиженных газов. В 2006 году компания Титова приобрела 58% процентов завода шампанских вин «Абрау-Дюрсо» и к середине 2015 года стала крупнейшим производителем шампанских и игристых вин в России. В 2016 он возглавил партию бизнесменов «Правое дело» (переименована в «Партию Роста») — по его словам, демократические свободы граждане осознают через участие в бизнесе. В интервью Inc. Титов рассказал, как блокчейн сделает ненужными «законы Яровой», отчего у силовиков «руки чешутся» все запрещать и почему в истории с давлением власти на Telegram рано ставить точку.
«Telegram достиг такого уровня развития в России, что власть просто не смогла его закрыть»
— Начнем с последних новостей российского бизнеса. Вы наверняка следили за противостоянием создателя Telegram Павла Дурова и Роскомнадзора. Продукт российского предпринимателя, который добился успеха на международном рынке, в России пытаются заблокировать, а к американским сервисам вроде WhatsApp претензий нет, — вам это не кажется странным?
— В случае с Telegram, мне кажется, результат позитивный. С одной стороны, есть тенденция «все запретить» и «все ограничить» — всё, что касается интернета. Мой представитель Дмитрий Мариничев (интернет-омбудсмен — Inc.) на это постоянно реагирует — мы за открытый интернет и против ограничений. В цифровой экономике — будущее России и мира, [под влиянием технологий] может меняться не только экономика, но и социально-экономическое устройство. Барьеры не неэффективны, не сработают, но задержать Россию в развитии и отбросить назад — могут.
Ситуация с Telegram доказывает нашу правоту. Да, власть хочет все ограничивать и добралась до него, потому что другие — и Google, и Microsoft — уже сдали данные по требованию властей и должны переносить свои дата-центры в Россию. Многие открыли всю информацию, это сделал WhatsApp (на самом деле, WhatsApp не внесен в реестр организаторов распространения информации Роскомнадзора, но, по заявлениям российских властей, переговоры на эту тему идут — Inc.). А Telegram — нет! Этот мессенджер достиг такого уровня развития [в России], что власть просто не смогла его закрыть и пошла на компромисс. Возможно, это не очевидно для широкой публики, но тем, кто хоть немного разбирается в этой истории, ясно: власть отозвала свои требования к Telegram.
— «Закон Яровой» Дуров исполнять не собирается, и мессенджер снова может оказаться под угрозой блокировки (закон должен вступить в силу 1 июля 2018 года, но правительство рассматривает перенос сроков на пять лет — Inc.)
— Это тоже компромисс: отсрочить на пять лет и забыть.
— Вы думаете, закон не будет действовать?
Конфликт с Telegram
23 июня глава Роскомнадзора Александр Жаров опубликовал на сайте ведомства обращение к основателю Telegram Павлу Дурову с требованием предоставить сведения о компании-владельце мессенджера для включения его в реестр организаторов распространения информации, — иначе Telegram в России будет заблокирован.
Дуров назвал угрозы блокировки Telegram при отсутствии столь же пристального внимания российских властей к иностранным мессенджерам WhatsApp и Viber «саботажем государственных интересов». На это Жаров заявил, что Дуров «нейтрален по отношению к террористам и преступникам, которые пользуются его мессенджером, и абсолютно игнорирует безопасность простых пользователей Telegram».
24 и 25 июня российские государственные телеканалы посвятили Telegram несколько сюжетов, где обвинили мессенджер в пособничестве терроризму, а Дурова назвали «анархистом». ФСБ поддержала обвинения, заявив, что апрельский теракт в Петербурге готовился через Telegram. 28 июня Дуров пошел на уступку Жарову и предоставил данные о британской компании, владеющей мессенджером. Роскомнадзор такой вариант удовлетворил. Дуров подчеркнул: по заверениям главы Роскомнадзора, власти не требуют доступа к переписке пользователей. 30 июня Telegram представил обновление под названием «свобода слова», которое включает возможность настройки прокси-сервера прямо из клиента мессенджера и пользования в случае блокировки. Дуров добавил, что угроза блокировки Telegram в России остается.
— …или появятся новые технологии, и уже весь мир начнет копить эту информацию. В мире уже сейчас работают с такими банками данных, что требования «закона Яровой» — не такая уж проблема. Через пять лет может поменяться не только экономика, но и устройство государства.
Если «умные» контракты внедрятся (хотелось бы, и у нас в стране), то государство не нужно. Налоги пойдут через блокчейн, а вы и не узнаете об этом. Ловить террористов станет проще — «законы Яровой» не понадобятся.
Неправы, кто говорит, что анонимностью криптовалют воспользуются террористы. Более прозрачной системы просто не существует — любая транзакция остается в системе навсегда. Там нет имени и отчества, но государство может отслеживать все финансовые потоки. Даже заработки создателей недавно нашумевшего вируса Petya на виду: криптокошелек, на который они просили завести деньги, и все входы и выходы из него — абсолютно прозрачны. Поэтому через пять лет и «закон Яровой» будет другой.
— А вы не боитесь, что он будет жестче?
— Жестче он не может быть — криптовалюты не позволят.
— Не так давно президент Путин признался, что государство «заболело блокчейном». С чем связан этот интерес и позитивный ли он? Два-три года назад наши власти явно «заболели» интернетом и под маркой развития интернет-экономики принимались противоположные законопроекты. Как только наше государство чем-то «заболевает» — «болеть» начинает у представителей этой отрасли…
— Действительно, есть такой риск. Когда внимание к какой-то сфере возрастает, власти начинают лучше в этом разбираться, не только нефтяные компании и [президент Сбербанка Герман] Греф, который недавно заболел «блокчейном», но и силовые структуры. Внимание вызывает противостояние. У нас в стране все так — кто успешнее пролоббирует свои интересы. Конечно, сегодня очень серьезный перевес в сторону силовых структур. Они увидели, что криптовалюты несут угрозу национальной финансовой системе (в ее традиционном, консервативном виде) и создают неуправляемые информационные потоки. Иными словами — дают большую свободу. Конечно, у них сразу «руки чешутся» наложить на это запреты.
Но в том-то и дело, что мы должны отстаивать свои [права]. С Telegram хороший пример, как мы — все сообщество — смогли отстоять его. По крайней мере, временно, — я думаю, это далеко не последняя «битва».
Это противостояние всегда будет в нашем обществе. Я ездил по стране (у нас идет предвыборная кампания), и люди не знают всех этих слов — блокчейн, ICO, — может быть, одна-две руки в зале на 300 мест. О криптовалютах наслышаны чуть больше — человек 10-15. За последний год «заболели» биткоинами Москва и Санкт-Петербург, а народ в целом — достаточно консервативен. Поэтому стабильность и сдерживающие институты — приоритет для силовиков. Иногда мы слишком убегаем «вперёд паровоза», не думая о грузе за спиной — в виде консервативного общества.
Что такое «умный» контракт?
«Умный» контракт — алгоритм, используемый в технологии блокчейн для операций между контрагентами — например, при передаче прав собственности. Алгоритм проверяет соблюдение условий договора и гарантирует исполнение, в том числе финансовую компенсацию (в криптовалюте). Особенность таких контрактов — самовыполняемость (участие человека не требуется) и защищенность криптографией.
«Умные» контракты применяются, в частности, на децентрализованной платформе Ethereum Виталика Бутерина. На основе её кода разработчики создают сервисы и приложения — от финансовых до музыкальных. Отношения между участниками блокчейн-сервисов регулируются «умными» контрактами.
«Не надо ждать, нужно действовать»
— Имеет ли смысл как-то просвещать людей, которые пока не понимают, куда движется мир?
— Просвещение «а-ля Герцен», на мой взгляд, мало эффективно. Заявив, что мы хотим свободы и прав человека, можно повлиять на умы отдельных людей — таких вундеркиндов с особыми талантами. Но самое эффективное обучение — практическое. Когда человеку на практике нужны какие-то вещи — он сразу начинает учиться: жизнь должна создавать спрос на образование. Поэтому мы считаем, что главное образование — это вхождение в бизнес.
Когда-то Ли Куан Ю говорил: мы не начнем голосовать [на выборах в Сингапуре], пока зарплата у 50% населения не достигнет $5 тысяч. Весь мир шел через образовательные, имущественные и гендерные цензы. Чтобы средний класс — класс собственников — рос, должны развиваться малый и средний бизнес, плюс менеджмент, который работает на собственников компаний. Чтобы не отрываться от общества, нужно постоянно чувствовать, как в спину тебе «дышит» средний класс.
— Вы не так давно заявили, что у нас в стране «очень сложно» заниматься бизнесом. Много ли людей в России готовы, по вашему, начать свое дело?
— Мы видим огромный интерес к бизнесу среди самого юного поколения. Это совершенно новый тренд, который в России рождается. Среди друзей моей дочери — ей 20 с небольшим лет — все хотят заниматься бизнесом.
— Хотят — а могут ли?
— Насчет «могут» — это другая история. И еще вопрос — каким бизнесом? Они видят себя в новой культурной среде — рестораны, хипстеры, хорошая еда, концерты, Instagram… Зарабатывать на имидже, а не на реальном производстве. Много инноваторов — яйцеголовых, которые сидят целыми днями дома в интернете и выходят только, чтобы пообщаться оффлайн на конференции — но не промышленников. Хотя среди аграриев появились люди, которые сыр варят, выращивают что-то и становятся большими фермерами. Это хорошая база для смены тренда.
Еще вчера все были в жестком противостоянии с властью и регулирующими органами, предприниматели обросли уголовными делами. У всех был пессимизм и апатия, пытались устроиться на госслужбу, а «лучшими местами в мире» для работы считали «Газпром» или «Роснефть». Сейчас среди молодежи этот тренд меняется. Хотя среди предпринимателей с опытом оптимизма, конечно, меньше.
— Вам не кажется, что это отсутствие оптимизма — во многом «заслуга» государства?
— Конечно, в любой стране все зависит от того, как государство регулирует бизнес. Ведь это оно создает правила игры. Хотя умное государство делает так, чтобы бизнес рос, создает все более свободные условия. У нас, к сожалению, все складывалось и складывается не лучшим образом.
Мы видим это по последним оценкам, которые я недавно представлял президенту (Титов, как бизнес-омбудсмен, ежегодно представляет президенту доклад об актуальных проблемах бизнеса и способах их решения — Inc.). 60% опрошенных предпринимателей сказали, что ситуация с административным давлением не только не улучшается, но и продолжает ухудшаться.
— По закону о переходе на новую контрольно-кассовую технику с 1 июля бизнес несет дополнительные издержки…
— К сожалению, так во всем мире. Но это реально один из наших первых шагов в цифровой экономике (первым было введение МФЦ). Очень заманчиво иметь полную информацию о своем рынке. Наша программа в какой-то степени уникальна — мы можем в любой момент войти в систему (информационный центр на базе Федеральный налоговой службы — Inc.) и узнать, почем продали 200 граммов сыра где-нибудь в Магаданской области пять минут назад.
При этом нагрузка на бизнес оказалась существенной. Проблема не в законе, а в правоприменении. Изначально стоимость кассового оборудования составляла около 20 тысяч рублей. Но спекулянты задрали цены: с поставкой через три месяца — 20 тысяч рублей, а прямо сейчас — 80 тысяч. Все боялись не успеть и покупали дорого — те, у кого уже была кассовая техника, то есть более-менее устоявшиеся [предприниматели] и те, кто продает алкоголь. У малых и индивидуальных предпринимателей, не применявших кассы, — впереди еще год.
Мы добились, что дата «съехала» с 1 июля — нам официально подтвердили: никаких штрафов не будет еще по крайней мере квартал. Те, у кого уже есть договор на покупку ККТ (но срок его реализации — через месяца два-три), штрафов могут не бояться. У них есть время на установку оборудования. Кроме того, в законе обозначили отдельные регионы, где нет устойчивого интернет-соединения, — там новые аппараты можно не устанавливать (это труднодоступные местности и населенные пункты, отдаленные от сетей связи — Inc.). 1 июля позади — и никакого ажиотажа нет. А еще два месяца назад я получал коллективные обращения от сотен предпринимателей. Повторюсь — это в первую очередь вопрос правоприменения.
У нас огромный «темный» рынок. По мнению МВФ, он составляет больше 50%. 22 миллиона человек не оформили свои отношения с государством. У них есть паспорт, но они не платят ни налоги, ни пенсионные отчисления. Кто они? Часть, конечно, не работает и находится на иждивении, но большинство — это индивидуальные предприниматели, «гаражная» или нелегитимная экономика, владельцы «темных» предприятий и те, кто на них работает. Закон об онлайн-кассах наносит очень серьезный удар по «темной» экономике. Им придется выбирать — превратиться из «серых» предприятий в белые или уйти в черные.
— Но ведь значительная часть «серого» бизнеса существует вне правового поля из-за налогов. Скажем, производить одежду в России «в белую», выплачивая всем зарплату с налогами и сборами, практически не имеет смысла с точки зрения доходности.
— Для этого мы пишем стратегию. Проблем много, и мы видим их иначе, чем наши оппоненты — такие как [бывший министр финансов, председатель «Центра стратегических разработок» Алексей] Кудрин. По их мнению, в том, что сегодня не развивается никакой бизнес (в том числе малый и средний), [виноваты] суды и административная нагрузка. Мы же, как предприниматели, считаем, что основная часть бизнеса уже умеет работать в этих условиях, а вот изменившиеся экономические факторы [влияют гораздо сильнее]. Любой бизнес вам скажет: «Стало невыгодно, нет возвратности на инвестиции».
Ведь бизнес всегда взвешивает риски и доходность. Кто-то инвестирует в Центрально-Африканскую республику, где «детей едят на завтрак», но вложения сулят огромную доходность. У нас же доходность стала отрицательной в большинстве отраслей и секторов экономики, и во многом — в малом бизнесе. Это продолжает загонять бизнес в тень, хотя там риски (взятки, коррупция) — еще выше. Но, с другой стороны, там выше доходность и предприниматели могут выживать. А финансовые и экономические власти категорически отказываются даже смотреть в эту сторону.
— Как-то возможно все эти проблемы решить?
— [Снизить] налоги, [обеспечить доступное] кредитование и [снизить] тарифы. Во время кризиса нужно не затягивать пояса, а стимулировать спрос. Цена на нефть упала и доходов нет — нужна новая политика. Мы же продолжаем «затягивать пояса» и жить за счет малого и среднего бизнеса, увеличивая поборы. Нефтяные компании у нас — священные коровы, потому что они в тяжелом положении сейчас, а мы — МСП — коровы дойные.
— Почему государство вас не слышит? Вы же каждый год докладываете президенту о состоянии бизнеса, но ничего не меняется.
— Ну потому что стабильность — это ведь те же самые люди, которые на протяжении двадцати лет приходили в кабинет к Путину и говорили: «Нужно сделать вот так, и будет стабильно». Всем сейчас ментально сложно отказаться от этого мышления. Программы Кудрина написаны очень красиво и наукообразно, а задача — чтобы ничего не менялось.
Президент открыт — нас два раза звали на глобальные совещания. Нам дали поручение из концепции превратить [программу «Партии Роста»] в стратегию. Но нас сегодня не поддерживают экономические власти и пресса (в первую очередь — либеральная экономическая) — Кудрин для них тоже своего рода священная корова.
— Когда же предпринимателям ждать улучшений?
— Не надо ждать — нужно действовать. Власть слушает людей со стороны и прислушивается к широкому общественному резонансу — в том числе и президент. В начале моей деятельности как омбудсмена я не мог «пробить» амнистию (по уголовным делам против бизнеса — Inc.). Тогда я заручился поддержкой широкой общественности — полстраны нас поддержало в этом, был огромный общественный интерес, — и президент согласился. Он посчитал неважным, что ему говорят «изнутри», и принял решение проводить амнистию.
— Предприниматели, с которыми вы общаетесь, заинтересованы в таком политическом участии? Кажется, бизнес традиционно хочет, чтобы от него все отстали и дали спокойно работать.
— В тучные годы с высоким спросом на внутреннем рынке предприниматели уходили из политики. Они видели, что власть не очень заинтересована в их политической активности, и лучше было строить свою «пещерку». Все ушли в глубоко личные дела — карьеру строили, бизнес развивали, детей учили…
А после кризиса 2014 года общество поменялось и все понимают: «Без меня вряд ли что-то изменится». Мы создаем большую партию («Партию Роста» — Inc.) — хотим построить на основе блокчейна сообщество так называемых «людей роста». Люди с общественным самосознанием, разделяющие наши идеи, считают, что нужно менять экономику и развиваться за счет экономических и предпринимательских свобод.
Не могу сказать, что к нам уже хлынул поток, — мы пока ищем сторонников.
— Вы не думали начать с московских предпринимателей, которые этим летом снова страдают от перекопанных тротуаров и улиц?
— Мы сейчас видим позитивный тренд перед муниципальными выборами в Москве: у нас было более 500 желающих стать кандидатами в депутаты через нашу партию. Эти люди, наверное, еще вчера и не думали, что пойдут избираться, — пост муниципального депутата денег никаких не дает, одни затраты и удовлетворение собственной потребности в общественно значимых действиях. Средний возраст наших сторонников — 35 лет. Это очень сознательная часть общества — что называется, «крепкий средний класс». Они пошли на выборы, потому что чувствуют потребность что-то менять у себя в районе и в городе.
А с точки зрения бизнеса в Москве… (тяжело вздыхает) Мы боролись со сносом киосков, но город — как большой каток, все подминает под себя. Единственное, что нам удалось сделать, — по крайней мере, на второй очереди [сноса], — пробить компенсацию [для владельцев построек]. Первый раз нас обманули: мы заседали по поводу сноса и думали, что выстраиваем какие-то компромиссные решения. И тут оказалось, что власти уже начали сносить — практически в этот же день.
— То есть повлиять на московских чиновников бизнесу практически невозможно?
— Иногда это удается. Была история со сносом киосков в метро, где нам удалось задержать на время демонтаж — пока построят новые и разыграют тендеры.
Все забыли про бизнес, который может пострадать из-за сноса пятиэтажек, но во многом нам удалось изменить этот закон. Там прописаны гарантии для бизнеса: владельцам имущества должны будут компенсировать деньгами, а арендаторам — предоставить сопоставимые площади в аренду. Конечно, нельзя сравнивать пятиэтажку рядом с парком или около метро, где клиенты уже «прикормлены», — с пятиэтажкой в центре спального района. Но теперь это хоть как-то прописано в законе.
«Делать бизнес через криптовалюты дешевле»
— Вы предлагали создать аналог швейцарской криптодолины в Крыму. Насколько это реально?
— Это предложение [интернет-омбудсмена Дмитрия] Мариничева имеет очень серьезный смысл. Мы знаем, что главные ограничения по развитию Крыма — это санкции. Из-за них там нет финансирования, при этом мы не очень хорошо организовали финансирование региона со стороны России. Там процентные ставки на 50% выше, чем в целом по стране. При этом там работали 12 банков, из которых 8 — лишились лицензий, оказались под процедурой банкротства ЦБ. А люди еще раз потеряли деньги.
В такой ситуации использование криптовалют [оптимально] — там нет барьеров, можно собирать ICO где угодно, и никакой центральный банк Америки или ЕС никак не сможет противостоять этому. С точки зрения финансирования это могло бы сильно помочь крымчанам.
Но этот вопрос должен решаться в стране в целом. Такое решение для Крыма приведет к тому, что вся страна через Крым пойдет [проводить ICO]…
— Майнить?
— Нет, в Крыму такая цена на электроэнергию, что майнить там нереально.
Что такое ICO
Initial Coin Offering (ICO) — первичное размещение токенов (криптоакций), механизм эмиссии криптовалюты и привлечения денег для проектов на базе технологии блокчейн. Механизм проведения ICO напоминает размещение акций на бирже (Initial public offering, IPO), только вместо акций участники получают внутреннюю валюту проекта — токены, которые покупаются за доллары или криптовалюту. В отличие от IPO, при ICO покупатели токенов зачастую не получают доли в проекте и не могут влиять на принятие решений в компании.
Пока ICO законодательно не регулируется ни в одной стране мира. Участникам обычно зачастую приходится руководствоваться white paper, в котором есть только теоретическое описание будущего проекта. При этом в 2016 году через механизм ICO было привлечено около $225 млн, а с начала 2017 года по май — более $150 млн (по данным Smith+Crown).
— Вы верите, что для российских предпринимателей новые технологии могут стать «выходом» из суровых экономических реалий?
— С точки зрения криптовалют — во многом. Они как раз снижают любые издержки, связанные с административными расходами, в том числе — финансовые. Поэтому многие, конечно, ринутся туда — делать бизнес через криптовалюты дешевле. Это естественная потребность.
Если это будет разрешено [в России] — это будет сильный шаг. Но мы все-таки анализируем последствия для государства. Нужно будет принципиально менять налоговую систему и государственную систему управления, это огромная институциональная реформа. Мы готовим законодательные предложения [по урегулированию криптовалют в России], но важно идти постепенно и просчитать все последствия.
— Еще бы государство было готово принять ваши предложения…
— Это неизбежно. Технологии нельзя остановить: если ты их в дверь — они в окно. Другой вопрос: будем ли мы повышать издержки, чтобы противостоять этому (как в случае с законом Яровой), или наконец поймем, что противостоять бесполезно, и откроемся. Тогда нам нужно максимально правильное законодательство, которое будет стимулировать рост [этих технологий] и при этом обеспечит государственные интересы.
